Я споткнулась.
Банка разбилась.
Просыпалось море… Или разлилось? Скорей всего, именно разлилось и потекло по городам и весям: туда, где его ждут или не ждут; туда, где хотят что-то утопить или выловить; туда, где море будет морем, а не каплями моих забот…
Странная штука память…
Живет отдельно от тебя и помнит всегда совсем не то, что нужно. Неважно, проснулся ли ты в дурмане алкогольного похмелья или просветленный сидишь в офисе и таращишься в монитор рычащего компьютера, или идешь по городу, уверенный в том, что попадешь туда, куда следует – помнишь всегда одно и то же… Это как правило либо обрывки детского хлама, либо очень тонкий флюид, ты даже не уверен, что это было с тобой, но ты это упорно помнишь. А если надо быстро вспомнить номер телефона или день рождения не близкой, но уже и не такой далекой подруги, или строчку из произведений классика – шиш вам, господа! Память как будто говорит всегда одну и ту же фразу: – Оно тебе надо, дружок? И посылает к какой-то там матери. Мол, сам выкручивайся, вспоминай, а у меня есть дела более важные. Более важными делами моей памяти является следующее: помнить глубокую деревенскую лужу с белой пеной по краям; помнить первый снег… странная формулировка – первый снег, как он может быть первым, если с завидной периодичностью выпадает каждый год… я помню первый снег девятого года моей жизни – он так стремительно падал, вытанцовывая неповторимый снежный танец сиртаки, как капельки масла на раскаленной сковороде; помню игрушечного пушистого пса, отзывавшегося на кличку Тобик… да-да, именно отзывался, хотя мои родители считали его статичным, а я живым; помню замысловатые словечки соседа, казавшиеся всем вокруг сквернословием, а для меня это были словесные цветные пятна, раскрашивающие мою детскую серость; помню луч солнца на стекле троллейбуса и ощущение того, что я нахожусь в аквариуме; помню глаза Васи… я даже не знаю, кто он такой, помню что Вася и его глаза чайно-янтарного цвета… Вот чем занята моя беспутная память.
Случись мне лететь вниз с 15 этажа, по законам жанра, у меня перед глазами за несколько секунд должна пронестись вся моя яркая жизнь. Зря я надеюсь на то, что это будет, пусть и короткий, но все же качественно отснятый моей памятью фильм. Понимая, какой безделицей занята моя память, лучшее, что может ожидать меня в условиях свободного падения с крыши многоэтажного дома – это короткий серый рекламный ролик или бездарный клип к дешевой песенке, в котором будут снег, лужи, собаки, мат, солнце, троллейбусы, глаза незнакомых людей и очередь в магазине за продуктами. Воздержусь пока от падений, может, удастся договориться со своей памятью.
Зима. Магазин. Очередь за продуктами. И я, девятилетняя девочка, стою в самом конце этой карикатурной толпы, состоящей из людских организмов. Передо мной стоят трое мужчин. Я мысленно наделила каждого из них порядковым номером. Единица досталась худому и неопрятно одетому. Двойка была отдана самому активному и громкому из них. А номер три я присудила самому большому из этой троицы. Денег у мужиков было мало, и они решали, куда потратить столь незначительную сумму. Номер три говорил о том, что надобно купить водки; носитель второго номера убеждал остальных в необходимости покупки хлеба, а водкой угостит кто-нибудь из собутыльников; первый по порядку, но не по значению настойчиво требовал купить шампанского для дамы, которая уже почти замерзла, ожидая их на скамейке и на которую у всех троих были виды. Они никак не могли договориться, и спор постепенно перетекал в драку.
- Я хочу воздушного змея, а мама отправила за молоком! – звонким девичьим голосом пропищала я. Наступила гробовая тишина, было только слышно, как работает кассовый аппарат. Потом тишина постепенно заполнилась ехидным смехом, разговорами о тяготах жизни и нытьем старушек, в котором ощущалось несовершенство этого никчемного магазинного мирка. Человек номер три присел на корточки, высыпал в мои ладошки все свои деньги и сказал:
- Держи! Выпью, когда выйдет твоя книга…
- И хлеба покушаем тогда же, – сказал носитель второго номера.
- Вы с ума сошли, а девушка на скамейке? Секс у меня будет тоже только тогда, когда у девчушки выйдет книга? – громко сетовал носитель единицы.
А потом они ушли.
Какая книга? Тогда мои детские заботы находились совсем в другой плоскости.
Сколько с тех пор утекло воды, мое море не дремлет, оно стремится к своему пункту назначения, даже если я стою на месте. Я стала взрослая, постоянно осуждаюсь людьми за творческую наглость, совершенно не умею делать выбор в этой жизни. А выбирать приходится постоянно. Как только я выбираю что-то одно, мне почти сразу хочется того, другого – видно, срабатывает эффект запретного плода. Когда меня просят: выбирай – торт или водка, я выберу «или», потому как у выбравшей сладкое тут же возникнет потребность в горечи. Моя жизнь так сумела подстроиться под меня, что уже давно из двух представленных мне зол я почему-то выбираю оба – какая духовная жадность… а кто из нас без недостатков?
Где теперь те мужики, сделавшие свой нелегкий выбор в пользу моей гипотетической книги? Что с ними стало? Есть ли у них деньги на хлеб, водку и женщин? Были ли они сами? Я где-то даже обязана им и их случайному пророчеству…
Зима. Магазин. Очередь за продуктами. Маленькая девочка. Книга.
Странная штука память…
Я споткнулась.
Банка разбилась.
Просыпалось море… Или разлилось? Скорей всего, именно разлилось и потекло по городам и весям: туда, где его ждут или не ждут; туда, где хотят что-то утопить или выловить; туда, где море будет морем, а не каплями моих забот…