Развод караулов в армии сильно отличается от развода в загсе или «развода лохов». Отличий много, но главным является то, что повседневный воинский ритуал, задающий тон и ритм армейской жизни, всегда начинается с инструктажа.
В тот январский предрождественский вечер развод проводил дежурный по части капитан Дятлов - большой знаток и ценитель общевоинских уставов. В строю замерли заступающие в наряд, в том числе и я – молодой лейтенант, прибывший в воинскую часть после окончания военного училища.
Капитан, заложив коротенькие руки-крылышки за сутулую спину, на длиннющих ногах-ходулях чинно расхаживал перед строем и по-журавлиному курлыкающим голосом излагал требования Устава внутренней службы и Устава гарнизонной и караульной службы. При этом его черные усы воинственно шевелились, кустистые брови, поочередно вздымаясь, приоткрывали то один, то другой зоркий глаз, а нос – громадный орлиный клюв, на который заинтересованно поглядывали не только жены сослуживцев, но и пролетающие птицы,- резкими клевками как бы ставил точки в конце уставных положений: «Выполнение требований внутренней службы развивает у военнослужащих чувство ответственности», «Готовность помочь друг другу способствуют укреплению войскового товарищества», «Часовому запрещается: спать, сидеть, прислоняться к чему-либо…», «Разрешается отдыхать лежа (спать): начальнику караула - четыре часа в дневное время; помощнику начальника караула - с разрешения начальника караула…», и так далее.
Слова капитана с пугающей четкостью впечатывались в мой мозг, душа трепетала от окончательно открывшейся перспективы тяжелых армейских будней. Я в очередной раз затосковал по свободе, параллельно пытаясь понять: на какую вольную птицу Дятлов смахивает больше всего – на орла, журавля или все-таки на дятла? Наконец развод закончился, все разошлись по местам дежурства, в том числе и я - в качестве помощника дежурного по части.
В полночь капитан подошел ко мне, коротко пожаловался на суровость требований жены и Устава, протяжно зевнул и неожиданно предложил: «Лейтенант, ты бы удвоил бдительность, а я маленько прилягу».
Следующий час тянулся, как день. Дятлов так заразительно храпел, что сил бороться со сном, несмотря на старательное вытаращиванье глаз и щипки за чувствительные места, решительно не оставалось. Пришлось и мне взять на вооружение старый добрый неформальный принцип поддержания боеготовности: «не стой, если можешь присесть; не сиди, если можешь прилечь; не бодрствуй, если можешь поспать». Я подозвал дежурного по штабу и, по аналогии, приказал: «Сержант, утроить бдительность, а я вздремну. В случае чего - будите».
Сон-кошка ласковыми коготками сладко впивался в каждую клеточку моего тела, унося все дальше и дальше в волшебный мир сновидений. Мне снилось, будто я, молодой генерал, неожиданно приехал в воинскую часть с целью проверки несения караульной службы…
-Встав-а-а-ай, б..дь!
Страшный, ревущий как артиллерийский залп голос потряс добротные стены караульного помещения и сразу оглушил меня. Что это? Мозг лихорадочно тестировал сообщения, поступающие от оставшихся непоражёнными органов чувств: «Ощущаю чудовищную тряску; улавливаю привычные запахи армейского сукна, кожи и перегара; вижу полковничьи погоны и злобно выпученные из-под каракулевой папахи глаза».
- Что, лейтенант, на дежурстве спишь!? Позор! Не быть тебе старшим... лейтенантом! В трибунал! – орал полковник.
Ё-ё-ё, так это ж начальник штаба - Караулов! Его могучий торс, зловеще подсвечиваемый скудным светом одинокой лампочки, нависал надо мной исполинским механизмом. Выражаясь не вполне цензурно, полковник методично возил меня по топчану: то вздымал за воротник - то бросал вниз, то поднимал - то отпускал. Я ощущал себя перышком на стреле подъемного крана! Каждый раз достигая верхней точки подъема, за спиной начштаба наблюдал неодушевленно торчащие фигуры капитана, сержанта и рядового - дневального по штабу.
- Разложились, понимаешь, по кроватям. Спящие красавцы! Всех под суд! – с омерзением отталкивая меня, переключился на товарищей Караулов.
- Так точно, – поддакнул капитан.
Полковник отреагировал мгновенно:
- А ты, капитан… ты заслуживаешь увольнения из вооруженных сил!
Казалось, еще одно наше неосторожное слово или движение – и высшая мера наказания нам обеспечена. Капитан на глазах стал утрачивать практический интерес к жизни, превращаясь из франтоватого журавля в тоскливого дятла. Даже выдающийся нос – предмет гордости капитана и объект насмешек его жены: «Гоша, как я ошиблась в твоем носе!» - весь как-то сник. Втянув голову в плечи, Дятлов бросал затравленные взгляды то на полковника, то на меня, то на бывалого сержанта, который, судя по всему, обнаглел до такой степени, что за всех заставил караулить часового, который, в свою очередь, славился тем, что обладал уникальной способностью спать, как лошадь, стоя...
Правильно говорят: лучше ужасный конец, чем ужас без конца. Срочно вызванная полковником смена заступила на дежурство вместо нас, а мы были выдворены за ворота части - на тридцатиградусный мороз.
Северная ночь, особенно накануне Рождества, если пренебречь жесточайшей стужей, была прекрасна! Холодный мерцающий свет далеких звезд подчеркивал отстраненность космоса от строгих установлений земной жизни, равно как и от немудрого мира сего. Торжественно черное небо, казалось, втягивало внутрь, усиливая тем самым ощущение бесконечности и вечности пространства. Искрящиеся голубоватым светом сугробы старательно прятали тишину, которую... которую методично разрушал осипший голос полковника:
- Марш-бросок в жилой городок. Пять километров!
В руках начштаба зловеще блеснуло «оружие массового поражения» - секундомер.
- Время пошло. Бего-о-ом арш!
Мы рванули (как пел Высоцкий, на десять тыщ, как на пятьсот!) по лесной дороге, которую заботливо освещали фары «уазика» начальника штаба, по-товарищески ехавшего следом за нами. На дистанции длинноногий, отдохнувший Дятлов находил в себе силы изводить остальных бегунов нытьем о сгоревшей карьере, пропащей жизни и о полной невозможности жить по уставам и хотению жены. Не орел, стало быть...
- Хоть тут вы в норматив уложились, - взглянув на секундомер, удовлетворенно буркнул Караулов по прибытии в городок.
Утром поостывший от гнева начштаба придумал нам, помимо гауптвахты, изощренное наказание – «переписать наизусть», как он изволил выразиться, Устав гарнизонной и караульной службы. Так, поучительно, закончилось мое первое дежурство.
Следующие двадцать лет пробежали быстро. Все-таки существует таинственная цепь связанных друг с другом событий: судьба сначала развела наши пути-дороги с Георгием Дятловым, а потом свела снова, но уже в теплых краях, где он благополучно дослужился до подполковника.
...И вот наступил срок Гоше увольняться в запас. На прощальном банкете в гарнизонном Доме офицеров товарищи по службе отмечали его высочайшие профессиональные качества: дисциплинированность, стойкость и, конечно, неукоснительное исполнение общевоинских уставов. Поднимая рюмку, я посмотрел в ясные глаза виновника торжества и вдруг почувствовал, что в этот момент мы одновременно вспомнили события того экстремального дежурства. Оно осталось в прошлом, далеко-далеко от этих цветущих яблоневых мест – там, где в пушистых снегах, несмотря на суровые требования устава, до сих пор спит тишина…