Дом отзовётся на мои шаги
Простуженным ворчаньем старых половиц,
И вдруг себя поймаешь на похожем ощущении,
Когда зимой
Среди, от ветра заострённых, лиц
Увидишь неприкрытую полоску девичьей руки.
Парадные ступени уже полвека заперты,
У их подножья каменный страж – царь зверей
Уснул и выпустил кольцо из пасти.
Впасть внутрь дома – голубокоокой рыбины,
Где все предметы просят, чтобы ты их разукрасил.
Взгляни на занавесь из пыли,
Обрывков крылышек тропических стрекоз и бабочек.
Впитав полуденного солнца жаркие лучи,
Став оттиском, на ней застыли
Подобием Самофракийской Ники,
Твой полуоборот и кудри-папоротники.
Зелёная гостиная –
Вертеп – пещера – василискова нора –
Застывший миг пластических искусств –
Эскиз Леона Бакста.
Под потолком хрустальная корона
Вокруг неё карамора,
Как некогда Нижинский в роли Фавна или Дафниса.
И археолог назовёт это «культурный пласт»,
Когда в глазах Медузы
Море волнуется раз.
А во дворе, где не бывает солнечного света,
До середины лета снег не тает.
Громадный тополь-исполин – ровесник века,
Фонтан с разбитым туловом кита.
Прошелестит к скорой смене погоды
Синее платье длиною три четверти,
Увлажнится зрачок, провожая
Через Атлантику ласточек.
Форточкой хлопнет норд-ост, вдувая
В комнату строчка за строчкой
Стихи неизвестные мне. Но их припоминаю.
Память любит ловить в темноте.
Мадмуазель, погасите свечи.
Речь о пролитом молоке
Важней, чем прочие речи.
И не важно, какой номер
Будет в строке у слова –
Чтоб суметь хорошо написать о доме,
Самому нужно быть домом.
6.9.16.