На горизонте солнце дотлевает,
играет водной гладью ветер
и только стая сонных чаек
рыбацкие терзает сети.
Ерошит листья бриз вечерний:
на берегу беспечные зеваки
встречают проблеск ночи первый,
поглубже кутаясь в рубахи.
Укрыта гавань сонной плащеницей,
крестьяне спят и офицеры,
матросам лишь одним не спится,
ведь стонет почему-то их галера.
Она не ведает покоя у причала,
двуликому не верит морю,
с которым в унисон звучит сначала,
а позже только спорит.
Ждёт, как и раньше, дуновенье ветра
и капитана крик: "Отдать швартовы!",
- но пыл сражений канул незаметно
в бездонные глубины вод багровых.
Омыта палуба холодным светом,
луна плывёт по небу вяло,
не спит у берега галера где-то,
матросы не смыкают глаз усталых.
Им, как и ей, враждебна суша,
они не видят братьев в волнорезах,
которые секут, как тушу,
в шторм волны, как заостренным железом.
От света маяка глаза давно устали -
они привыкли среди брызг солёных
стремиться в неизведанные дали,
но не грести на месте в ожиданиях томных.
Да только паруса уж больше не трепещут,
седую не взбивают вёсла пену,
нет силы прежней в голосах зловещих
и судно не скрипит от крена.
За бортом только мель и тишина,
всю ночь не спит уставшая галера -
покой желанный отыскать она
никак себе не может в звёздах серых.