Перед тем, как ее съели восемь голодных самцов,
Она дико металась по клетке с остывшею кашей,
Где когда-то один из её бесконечных отцов
Белым снегом давил свой пролаянный бархатный кашель.
Сука ложилась рёбрами к прутьям стальным
И давила, скуля, только кость оказалась слабее.
Сердце в клетке грудной также билось, что стало иным
выражение глаз и рубец от удавки на шее.
29 ночей словно рану лизала Луну,
Оставляя на небе лишь тонкий прозрачный обмылок.
На 30-ю вырвалась, всё же, почуяв весну,
И бродила, бродила, бродила, бродила, бродила.
Пока серое утро на матовой глади зрачка
Не оставило след пролетающей мимо кометы.
Жизнь крутилась подобно вращению цветного волчка
И упала на землю с характерным звоном монеты.
Этой суке наверное скоро не выходить день,
Ночь не выспать - прохожие все говорили.
Лишь гнилые затылки полупустых деревень
Молча слушали то, что самцы с этой сукой творили.
Ей бы племя родить, ей бы серую масть разнести,
С голубыми глазами и матовой злобы налётом,
Но природа сказала: рождения не будет, прости.
Будет только лишь смерть приходить за щенячьим пометом.
И четыре ноги волоча по простывший земле,
Осушая канавы, ручьи и застывшие лужи,
Она скоро вернулась к свирепой хозяйке Зиме
На колючий ошейник из мёрзлой декабрьской стужи.
Чтобы несколько дней в лихорадке бежать за весной
И оставить проталину там за высокой сосной.
02/10/15