Старорежимно

Володя Сафонов
Я путаюсь в словах,
Я забываю ложь,
Я прячусь там, откуда некуда бежать,
Но кто я?
Я - то ли рыцарь, что готов
Своим мечом врагов сражать,
А то ли дева,
Готовая упасть от слова.
Я – тень за головой моих врагов.
Отрада дня я или ужас ночи?
Не знаю точно,
Но готов я заявить и заявляю,
Я тот, чьё сердце,
Как бы не было оно покорено,
Любовь не губит.
Но не исцеляет и в помине,
Подумайте,
Любовь ведь не вода в пустыне,
Она не плуг крестьянина, не кнут.
И не была бы вам любовь дороже пыли,
Сколь не слагали бы о ней легенды.
Ведь подвиги
(Мы говорим о подвигах о всех,
От мала до велика)
Не больше, чем просто вымысел.
«Но в честь неё возводят монументы», -
Подскажете мне Вы.
Ну что ж, и тут я возразить не смею,
Но как же быть с тем фактом, что
Готов застроить монументами всё тот,
Кто почитать людей при жизни не умеет?
Любовь вредна.
Да, именно ведь так,
Я не согласен здесь со всеми.
Её нет в мире ничего сём бесполезней.
Любовь не сбережёт ваш от пожара дом
И не укроет вашу мать от всех болезней.
Кому-то она даже делает дурнее.
Знавал немало я влюблённых,
Кто иль в запале страсти,
(Иль по каким-то только Богу ведомым причинам)
Рискуя кошельком своим,
А, может, того хуже – головой,
Готов был жертвовать себя другому на погибель,
Лишь только бы его возлюбленная...
(Какие дальше громкие слова, послушайте!)
Лишь только бы его возлюбленная
О нём во веки помнила и чтила.
Да свечку ставила на службе, хотя бы во святые дни.
И ведь не думали они,
Те молодцы,
Что их любовь,
Погоревав неделю,
Уже пеклась о новом женихе,
Что выше был, опрятнее,
Да в дорогом и новом парике.
Ах, вы хотите мне сказать,
Что дорогой слуга ваш лжёт?
На самом деле трус он,
Он бесчестен?
Из ваших слов выходит,
Что я не хаоса гонец и не предвестник смерти, а шут?
Отнюдь, готов поспорить с вами.
Мои слова бы, да кому-то в душу.
И вот скажите мне тогда,
О, господа,
Не будет ли он мёртв,
Коль будет мир его
До тла разрушен?
И разве в мире том не будет ваш слуга
Тем самым хаоса гонцом?
Ведь умертвить смог человека,
Который был героем, молодцом,
А стал лишь старым добрым подлецом.