Время стало послушным: попросишь — и не бежит.
Мы сидим с ним вдвоём на скамейке в чужом дворе.
А вокруг невозможную зимнюю миражизнь
прожигают снежинки, сбиваясь у фонарей.
Синий звон холодрыги — тревожный скупой бемоль.
Напридумает ложная память себе утех.
И мерещится город — старинный, не твой, не мой.
Не из этих времён, а быть может, и не из тех.
И дымят по-над городом трубы, и снег скрипит,
и на розвальнях катит незнамо куда и кто.
Беспородные псы выгрызают свои репьи,
и холодное небо растрёпано и желто.
Переулок озяб, поджимает короткий хвост.
Я закрою глаза и пройду по нему на спор.
Мне знакома ограда у церкви, знаком погост,
и шевелятся губы — я знаю, что тянет хор...
Стало время беспамятным, вяжет в один узор
всё, что было и не было... Небо черней зрачка.
Мы сидим на скамейке. Я знаю и этот двор,
и другие дворы, переулки, дома, века...