Лола

Майк Литвин
Я обернулся и увидел смерть.
Она стояла за моей спиною.
Не та, что нам живописует смерд —
ни капюшона, ни косы. Иное

стояло в полуметре божество,       
струилась цветa спелой ржи завивка.
Бледнела шея, ниже — ого-го!
В ушах брильянты брызнули фальшивкой.

Лазурь контактных линз, фаты гипноз,      
пушок и капли пота над губою.
Не праздный блеск на миг башку мне снёс,
а локон — необузданным изгоем.

И блузки зёв, и миниюбки зов
плюс абрис ног — Луи Виттона гений.
Сияло всё — от брошки до часов,
при этом не отбрасывало тени.

Мой мозжечок взорвался нотой “До”,
порвались струны, ноги подкосились.   
Я замер в страхе, став похож на то,
что век назад мастырил скульптор Силис.

Не бойся, парень, я всего лишь смерть,
она с улыбкой протянула руку.
Я ощутил, как ускользает твердь,    
и не узнал свой голос в хрипе: “Сука!

Зачем ты здесь, ведь я тебя не звал,
я не готов, я даже не болею!
Я главным в хоре был из запевал,
я помогал озеленять аллеи!”

Смерть рассмеялась звонко и легко.
Так весело смеются только дети,
а на траве потягивал пивко
лохматый бомж, напоминавший Йети.

“Я — Лола, медицинский, пятый курс,
а смертью я у Бога на полставки.
Mне нужен дополнительный ресурс
к стипендии на тушь и на булавки”.

Я подавил в себе свалить искус,      
и в страхе, нахлобучив роль паяца,
развязно молвил:  “Лола, что за вкус?
Блестишь, как шлюха”. — “Чтоб не выделяться.

Но ты не бздюм!” - сказала смерть, смеясь.
“Ты мне не нужен, Лола ждет другого,
кто благость принимает матерясь,
нетрезвого, душой нагого”.

Я осмелел и, обнаглев, спросил,
какое жалованье ей от Бога,
к примеру, в месяц в кассе высших сил.
Она сказала, платят ей немного,

что выгодней трубить на сатану,
у дьявольских лепил и статус выше.
Их чаще посылают на войну,
у них свои заоблачные крыши.

В бою работы непочатый край,
а тут горбатишь смертью участковой:
хоть размалюйся, хоть бедром виляй,   
но лезут первыми цирроз с саркомой.

Тут Лола взглядом тронула бомжа,
и подала мне руку на прощанье.
Я взял ее в свою, слегка пожав,
рука была тепла и умещалась

в моих ладонях. Лолина рука.
Живая, и на безымянном — перстень.
Прощаясь, Лола муркнула: “Пока!
Дави вино из слов, пить будем вместе”.

Почувствовав нездешность, я ушёл,
Бомж обнял Лолу, та прижалась тесно.
Я обернулся — падал белый шёлк,
стелилась саваном фата невесты.

Январь 2017 Сиэтл