Конец октября, и воздух уже отдаёт снегами,
Вонзает тупые иглы под нёбо и под язык.
Курю одну за одной в извечнейшем ожидании,
Когда же запахнет кровью мой ядовитый клык.
И рюмки слетают пьяные в порыве ветров окошечных,
И чернь облаков язвительных то мокнет, а то горит.
Ноябрь идёт к концу, и пляшет неистово прошлое
В судорогах с надеждою, что хватит на войны сил.
Не хватит. Декабрь сладостно болит на руках и пальчиках,
И жжёт мне всю душу холодом, и будто случайно ждёт,
Когда залетит в окно едино с чужими тайнами
Любовник, отец и сын — мой ласковый Тёмный Бог.
Скрип форточки. Окна вышибло. Осколки вонзились полностью
В ладони, ступни и вышивки старых потёртых одежд.
Вернулся ко мне любимый — пальчиковыми кольцами —
Забился по стенам, углам и душам простых невежд
Испугом, кошмаром, огнём. Он — зверь у меня под крышею —
Мой ядовитый клык, отрада и песнь для глаз:
То лис — из угла в углы, то встанет и смотрит — бешеный.
Войди же в меня, мой Бог, я слишком давно ждала.
Покорная — руки в стороны; глазниц радиан — на милого;
И резким движением воздуха он входит мне внутрь груди.
Мне сладостен запах боли, и кровь от чего-то — пыльная —
Течёт по ресницам ссохшимся. Мой Бог во мне — тёмный мир.
Деревня уже вся в факелах — все помнят о днях декабрьских,
О том, что сегодня полночью начнётся большой обряд:
Огонь, пепелище дымное застелят дух трупно-сладостный,
Откроют дорогу Тёмному в родной и любимый Ад.
Мой ласковый Тёмный Бог уйдёт по февральской полночи,
Наевшись чужих надежд и чистых невинных душ.
Весна. И почти на год я буду одна одинёшенька
Курить, вспоминать и пить из рюмок тугую грусть.
Мой ласковый Тёмный Бог, уходя, мне слегка нашёптывал:
"Я мог бы найти другую. Но жди меня — я вернусь."
Я жду.