Ночь. Улица. Сугроб. Фонарь в окне звездою.
Над вымершим двором белесые огни.
Бодяжат за стеклом, как спирт с сырой водою -
бесчувствие зимы, предчувствие фигни.
Покуда тишина по стульям прет и пухнет,
слепляя все слова в усохшем словаре,
а ты сидишь - сова, и кран бубнит на кухне -
такого-то числа в бессонном январе.
В такую тишину слова непоправимы.
Вот вечер в сорок лет - ни девки, ни вина.
Во всем моя вина. И жизнь до половины.
И вся как простыня в снегу отбелена.
Когда сойду с ума, то двину без дороги -
патрульным января по кругу сквозь пургу;
там буги на бровях в сугробах пляшут боги,
и губы как дурман мерещатся в снегу.
Еще меня хранит от зла всевышний Санта,
над звездами в санях летя в ночной объезд,
и белый-белый снег падет с небес десантом -
точнее говоря, до боли очи ест.
Когда сойду с ума, когда усну и сдохну,
когда начнется жизнь...
И обнажая жуть,
ночь в белом колпаке пристыла в черных окнах.
Душа, душа, душа, скажи чего-нибудь.