памяти моей бабушки Александры Лучкиной - Набережневой,
памяти моей мамы и дяди посвящается.
Как гулко бьется детское сердечко!
В тугих объятьях держит тельце страх.
На весь барак единственная печка,
И стар, и мал к ней тянется впотьмах.
Довольствуясь под крышею ночлегом,
Что ждет их всех? Не знают до сих пор…
А за стеною двор прикрытый снегом -
Колючей проволоки приговор.
Еще вчера проверкой из вагона
Был снят отец по списку в лазарет.
И хмурый дядька, рявкнув раздраженно,
Забрал у мамы расписной кисет.
Был тридцать третий - год один из многих,
И в них отец исчезнет навсегда.
А эти каторжанские дороги
Всего лишь полбеды, а не беда.
И вот теперь на вольном поселенье -
Так объяснил начальник лагерей.
А если кто-то выразит сомненье,
В тайгу отправят на прокорм зверей.
Хотелось есть, а голод – он не тетка,
Что это значит, знала только мать:
Ушла дорогой тайной и короткой
На хлеб свой полушалок обменять.
Оставшись с братом, ждали до поверки,
Потом в слезах смотрели у ворот,
Когда охранник мускулисто - крепкий
Бил кулаком в молчащий мамин рот.
Она сквозь слёзы детям прошептала:
«Там подберите хлебушек для вас -
Я на платок в деревне обменяла.
Вот только жаль - не донесла сейчас».
…Им память сохранила все мгновенья:
И грязь, и снег, замёрзшие ладошки,
И как собрали, стоя на коленях,
Тот хлеб сиротский, до последней крошки.