Он был обычным циркачом -
Не тем, что пишут на картинках.
Он не ходил под куполом с шестом -
Он был простым, но странным, очень тихим.
И плетью его били каждый день,
Он был шутом и знал давно о боли.
Его хлестали все, кому не лень,
А вечером он оттирал сюртук от крови.
Под грязным закопченным колпаком
Он прятал свои долгие страданья
И не подумывал ни разу он о том,
Как убежать, ведь здесь его призвание.
Средь мук и долгих бед было одно
В его проклятой жизни лишь везение:
Встретить циркачку, что ходила там, с шестом,
Под куполом, где было выступление.
Смотрел он восхищенно на неё -
Она на него с жалостью смотрела.
Он так боялся, что она умрет,
И каждый день молился то и дело.
Решил бежать от грязных этих бед,
Чтобы потом вернуться лишь за нею,
И не терпеть того, как метит его плеть,
Хоть выдержку шуты тоже имеют.
Он богател, стал в обществе иным,
Ходил на выставки и толк имел в искусстве,
Но к той циркачке он не охладел,
Молился и писал о своей грусти.
Она же отвечала всё ему,
Смотрела на него и умилялась.
И так обоим уже им давно мечталось,
Решили обвенчаться в том году.
Но вышло всё не так и всё не тут,
И не смогли забыться в изречениях,
Что сильно так друг друга чтут,
Но мысли занесла листва осенняя.
Порвался трос её каната под ногами,
Она упала - не могла уже дышать
И не могла и вымолвить уже устами,
Что для него своё лишь сердце берегла.
Бог не услышал тех молитв святых,
Что юноша твердил ежеминутно
С слезами на глазах и сердца грузом.
Он поседел за день и так же стих.
Как раньше жить не мог и ненавидел
Всё, что на свете есть, и презирал
Тот день, когда он это всё увидел,
Тот день, когда и жить он перестал.
И от тоски глубокой и столь страшной
Готов был умереть он тот же час,
Но это было в принципе не важно,
Ведь если не для чего жить, то и плевать.
Он умер от тоски в густом похмелье,
Бутылку проронив на тот асфальт,
Осколок взяв, провел себе по шее
И захлебнулся, кровью подавясь…