+
ЗА ГРАНЬЮ МОЛЧАЛИВЫХ ЛЕТ
О Блоке сложился устойчивый миф, что после «Двенадцати» и «Скифов», написанных в январе 1918 года, он как поэт до своей кончины ничего (кроме стихотворения «Пушкинскому дому», написанного 11 февраля 1921 года, и некоторых «мелочей») уже не создал. К «мелочам», видимо, нужно отнести шуточные стихи, стихотворные надписи на книгах, переводы из Гейне, Сема Бенелли, Шекспира, Шиллера и наброски продолжения 2-й и 3-й глав поэмы «Возмездие», сделанные в январе – июле 1921 года. Честно говоря, не так уж и мало, чтобы усомниться в мифе. А если ещё вспомнить о стихотворениях, подготовленных Блоком в 1918 году для сборника «За гранью прошлых дней» (примерно 1/3 книги), то миф и вовсе окажется несостоятельным.
Мне могут возразить: мол, какое отношение к поэтическому творчеству указанного периода имеют юношеские, как принято их называть, стихи упомянутого сборника? Отвечаю: самое прямое, ибо то, что они «юношеские», тоже (за малым исключением) миф! Он утвердился сразу же по выходе книги, хотя автор в предисловии чётко написал, что многие стихотворения «переделаны впоследствии, так что их нельзя отнести ни к этому раннему (1898 – 1903 гг. – Г.К.), ни к более позднему времени». На «это раннее» время (зарождение стихов) Блок указал в первой строке предисловия, что, похоже, и позволило «не вникнувшим» (а кто-то, быть может, не вник и намеренно!) привесить к сборнику ярлык: «юношеские стихи».
Не датируя стихотворений, как раз такого клеймения автор и хотел избежать. Однако в советское время авторская воля была попрана: в сборнике, переизданном в 8-томнике А.А.Блока (1960 – 1963), под каждым стихотворением поставлена дата написания его 1-го варианта. Более того, сборник «зарыт» в 1-й том, титульная страница которого гласит: «Стихотворения. 1897 – 1904». Окончательно закрепляется ярлык в «Хронологической канве жизни и творчества Александра Блока» (7-й том, с. 540): «1920. Лето. Вышел сборник юношеской лирики «За гранью прошлых дней». Справедливости ради, упомяну переиздание сборника в авторском варианте в составе книги «Александр Блок. Десять поэтических книг» (М., «Московский рабочий», 1980), но и оно (увы!) ярлыка не уничтожило, потому что в комментарии сохранялась ложь: «Юношеские стихи известного поэта привлекли большое внимание» (С.483).
Лишь в академическом полном собрании сочинений* сборник не только представлен в авторском исполнении, но и введён в надлежащий том (4-й, 1999), в котором помещены «стихотворения, не вошедшие в основное собрание». В редакционном же комментарии наконец-то сказано, что стихотворения, «как правило, переработаны «рукою мастера». Добавлена и оценка их Блоком: «Многим из этих текстов, несмотря на то, что они никогда не включались в первый том трилогии, поэт отводил з н а ч и т е л ь н о е (разрядка моя – Г.К.) место в истории своей лирики» (С.403). К сожалению, их никогда не включают в книги его избранных стихов, а саму книгу не переиздают. Её можно даже назвать «книгой судьбы», ведь собранные в ней плоды после завязи дозревали до спелости чуть ли не всю творческую жизнь поэта! Вот об этой единственной в своём роде книге и хотелось бы напомнить. Но прежде всего – о стихотворениях, переработанных поэтом в 1918 году.
Начну с «Одиночества» (1-й вариант без заглавия) – самого крупного стихотворения. К тому же оно больше всех других подверглось авторскому вмешательству, причём столь существенному, что комментатор 8-томника почёл необходимым написать: «Дополнения (объём увеличен более, чем вдвое – Г.К.) настолько значительны, что, по существу, стихотворение следует отнести к этому (24 мая 1918 – Г.К.) времени» (1-й том, с. 636).
К другим стихотворениям такую оговорку он сделать не осмелился. ХОТЯ МНОГИЕ ИЗ НИХ (как этого не заметить!) БЫЛИ БЛОКОМ НЕ МЕНЕЕ ГЛУБОКО (а главное – творчески!) ПРЕОБРАЗОВАНЫ, И, ПО СУТИ, ЯВЛЯЮТ СОБОЮ НОВЫЕ, ХОТЯ И ВЫРОСШИЕ ИЗ СТАРОГО КОРНЯ, ПРОИЗВЕДЕНИЯ. Датирую «Одиночество», как и все остальные стихотворения, двумя датами – создания первоначального и окончательного текстов. Под другими стихотворениями помещаю мои краткие замечания.
ОДИНОЧЕСТВО
Река несла по ветру льдины,
Была весна, и ветер выл.
Из отпылавшего камина
Неясный мрак вечерний плыл.
И он сидел перед камином,
Он отгорел и отстрадал
И взглядом, некогда орлиным,
Остывший пепел наблюдал.
В вечернем сумраке всплывали
Пред ним виденья прошлых дней,
Будя старинные печали
Игрой бесплотною теней.
Один, один, забытый миром,
Безвластный, но еще живой,
Из сумрака былым кумирам
Кивал усталой головой...
Друзей бывалых вереница,
Врагов жестокие черты,
Любивших и любимых лица
Плывут из серой темноты...
Все бросили, забыли всюду,
Не надо мучиться и ждать,
Осталось только пепла груду
Потухшим взглядом наблюдать...
Куда неслись его мечтанья?
Пред чем склонялся бедный ум?
Он вспоминал свои метанья,
Будил тревоги прежних дум...
И было сладко быть усталым,
Отрадно так, как никогда,
Что сердце больше не желало
Ни потрясений, ни труда,
Ни лести, ни любви, ни славы,
Ни просветлений, ни утрат...
Воспоминанья величаво,
Как тучи, обняли закат,
Нагромоздили груду башен,
Воздвигли стены, города,
Где небосклон был желт и страшен,
И грозен в юные года...
Из отпылавшего камина
Неясный сумрак плыл и плыл,
Река несла по ветру льдины,
Была весна, и ветер выл.
25 января 1899 – 24 мая 1918
+++
Над старым мраком мировым,
Исполненным враждой и страстью,
Навстречу кликам боевым
Зареет небо новой властью.
И скоро сумрак туч прорвут
Лучи – зубцы ее короны,
И люди с битвы потекут
К ее сверкающему трону.
Ослепнем в царственных лучах
Мы, знавшие лишь ночь, да бури,
И самый мир сотрется в прах
Под тихим ужасом лазури...
Помедли, ночь! Небесный луч!
Не озаряй тюрьмы лазурной!
Пускай мерцают нам сквозь туч
Лишь звезды – очи ночи бурной!
20 января 1899 – Январь – март 1918
Почти все стихи обновлены. Причём настолько, что и по звучанию, и по смыслу это другое стихотворение.
+++
Смеялись бедные невежды,
Похитил я, младой певец,
У безнадежности – надежды,
У бесконечности – конец.
Мне самому и дик и странен
Тот свет, который я зажег,
Я сам своей стрелою ранен,
Сам перед новым изнемог.
Идите мимо – погибаю,
Глумитесь над моей тоской.
Мой мир переживет, я знаю,
Меня и страшный смех людской.
25 июня 1900 – 10 апреля 1918
Вместо 2-й (конечной) строфы появляются новые – 2-я и 3-я, кардинально изменяющие первоначальный смысл стихотворения. Новое произведение!
+++
Бежим, бежим, дитя свободы,
К родной стране!
Я верен голосу природы,
Будь верен мне!
Здесь недоступны неба своды
Сквозь дым и прах!
Бежим, бежим, дитя природы,
Простор – в полях!
Бегут... Уж стогны миновали,
Кругом – поля.
По всей необозримой дали
Дрожит земля.
Бегут навстречу солнца, мая,
Свободных дней...
И приняла земля родная
Своих детей...
И приняла, и обласкала,
И обняла,
И в вешних далях им качала
Колокола...
И, поманив их невозможным,
Вновь предала
Дням быстротечным, дням тревожным,
Злым дням – без срока, без числа...
7 мая 1900 – 12 мая 1918
1-я строфа серьёзно (по смыслу!) изменена, а также добавлена 3-я строфа. Новое произведение!
+++
Пусть я покину этот град...
Тоска невольная сжимает
Мне сердце. Я б остаться рад.
Что будет там, душа не знает...
Там – новый натиск бурь и бед,
Моя тоска – тому залогом.
В глубокой мгле грядущих лет
Каким предамся я дорогам?
Здесь – в свете дня, во тьме ночной
Душа боролась, погибала,
Опять воспрянув, свой покой
Вернуть не в силах, упадала
В тревоги жизни городской
И, дна достигнув, поднимала
Свой нежный цвет над черной мглой –
Так – без конца, так – без начала...
Или бушующая кровь
Рождала новую любовь?
Иль в муке и тревоге тайной
И в сочетаньях строгих числ
Таился тот – необычайный,
Тот радостный, великий смысл?
Да, да! Моей исконной мукой
Клянусь, пожар иной любви
Горел, горит в моей крови!
Моя тоска – тому порукой!
16 мая 1900 – 12 мая 1918
Объём стихотворения увеличен вдвое. Введён курсив. Новое произведение!
+++
В те дни, когда душа трепещет
Избытком жизненных тревог,
В каких-то дальних сферах блещет
Мне твой, далекая, чертог.
И я стремлюсь душой тревожной
От бури жизни отдохнуть,
Но это счастье невозможно,
К твоим чертогам труден путь.
Оттуда светит луч холодный,
Сияет купол золотой,
Доступный лишь душе свободной,
Не омраченной суетой.
Ты только ослепишь сверканьем
Отвыкший от видений взгляд,
И уязвленная страданьем
Душа воротится назад
И будет жить, и будет видеть
Тебя, сквозящую вдали,
Чтоб только злее ненавидеть
Пути постылые земли.
7 февраля 1900 – 21 мая 1918
К первому варианту, который назывался «К музе», добавлены два четверостишия. Новое произведение!
+++
Смолкали и говор, и шутки,
Входили, главы обнажив.
Был воздух туманный и жуткий,
В углу раздавался призыв...
Призыв к неизвестной надежде,
За ним – тишина, тишина...
Там женщина в черной одежде
Читала, крестясь, письмена.
А люди, не зная святыни,
Искали на бледном лице
Тоски об утраченном сыне,
Печали о раннем конце...
Она же, собравшись в дорогу,
Узнала, что жив ее сын,
Что где-то он тянется к Богу,
Что где-то он плачет один...
И только последняя тягость
Осталась – сойти в его тьму,
Поведать великую радость,
Чтоб стало полегче ему...
11 сентября 1902 – 24 мая 1918
Была в корне изменена 4-я строфа, в которой появилось новое: «сын жив», «тянется к Богу» и «плачет один». Добавлена 5-я строфа. Новое произведение!
+++
Или устал ты до времени,
Просишь забвенья могил,
Сын утомленного племени,
Чуждый воинственных сил?
Ищешь ты кротости, благости,
Где ж молодые огни?
Вот и задумчивой старости
К нам придвигаются дни.
Негде укрыться от времени –
Будет и нам череда...
Бедный из бедного племени!
Ты не любил никогда!
11 февраля 1902 – 1918
Правка, конечно, налицо (2-й 3-й, 5-й и 7-й стихи), но она «идейно» не изменила исходного стихотворения. А включил Блок его, думается, потому, что в нём прозревается Судьба. Об этом поэт через неделю (18 февраля 1902) в дневнике записал: «Помню я стихотворные вскрики молодой и несчастливой души. Не обратив на них внимания тогда (а они ведь были ко мне и ни к кому более) (подчёркнуто Блоком – Г.К.), теперь задумываюсь над ними: и, кажется, завеса открывается с одного края – и вижу я Судьбу с её долгой, тягучей, неизбежной надписью: «всему свой чрёд» (Так и Экклезиаст говорил)». Стихотворение, в композиционном плане, конечно же, присуще сборнику.
Далее приведу ещё десять стихотворений: три почти без правки (или правка их утрачена?), они воспроизведены по первым публикациям, и семь, творчески преображённых, т.е. НОВЫХ. И те, и другие обрели свой законченный вид через много лет после их зарождения.
+++
Хожу по камню старых плит,
Душа опять полна терзаний...
Блаженный дом! – Ты не закрыт
Для горечи воспоминаний!
Здесь – бедной розы лепестки
На камне плакали, алея...
Там – зажигала огоньки
В ночь уходящая аллея...
И ветер налетал, крутя
Пушинки легкие снежинок,
А город грохотал, шутя
Над святостью твоею, инок...
Где святость та? – У звезд спроси,
Светящих, как тогда светили...
А если звезды изменили –
Один сквозь ночь свой крест неси.
14 апреля 1900 – 2 января 1916
Третье четверостишие кардинально выправлено и добавлено четвёртое.
+++
Кто-то вздохнул у могилы,
Пламя лампадки плывет.
Слышится голос унылый –
Старый священник идет.
Шепчет он тихие речи,
Все имена, имена...
Тают и теплятся свечи,
И тишина, тишина...
Кто же вздохнул у могилы,
Чья облегчается грудь?
Скорбную душу помилуй,
Господи! Дай отдохнуть.
Март 1902 – 1912
Стихотворение, похоже, серьёзно не правилось, но в контексте сборника оно весьма уместно.
+++
Полна усталого томленья,
Душа замолкла, не поет.
Пошли, Господь, успокоенье
И очищенье от забот.
Дыханием живящей бури
Дохни в удушливой глуши,
На вечереющей лазури,
Для вечереющей души.
18 июня 1900 – Февраль 1914
Правка превратила стихотворение юноши в стихотворение много пожившего и пережившего мужчины.
+++
В часы безмолвия ночного
Тревоги отлетают прочь.
Забудь событья дня пустого
И погрузись в родную ночь.
Молись, чтоб осень озарила,
Как ту весну, твоя звезда.
Тоскуй свободно над могилой
Весны, прошедшей без следа.
24 июня 1900 – Февраль 1914
Выброшено 3-е (созерцание природы!) четверостишие – и осень как время года превращена в осень жизни поэта!
+++
Мой путь страстями затемнен,
Но райских снов в полнощном бденьи
Исполнен дух, – и светлый сон
Мне близок каждое мгновенье.
Живите, сны, в душе моей,
В душе безумной и порочной,
Живите, сны, под гнетом дней
И расцветайте в час урочный!
В суровый час, когда вокруг
Другие сны толпою властной
Обстанут вкруг, смыкая круг,
Объемля душу мглою страстной!
Плывите, райских снов четы,
И силой Бога всемогущей
Развейте адские мечты
Души, к погибели идущей.
11 февраля 1901 – 3 января 1916
Радикально изменены 1-й, 6-й и 16-й (конечный) стихи – и душа благостно созерцающего юноши превращёна в душу измученного страстями «трагического поэта». Автор изъял прежнее заглавие: «Молитва». Но в последнем четверостишии, обращаясь к «райским снам», он хоть и косвенно, но молит Бога о спасении своей души.
+++
К чему бесцельно охранять
Свои былые вдохновенья?
Уже на всем – годов печать,
Седых времен прикосновенье.
Стихай, заветная печаль,
Проснулся день, дохнул страданьем.
Годов седеющая даль
Покрыта мраком и молчаньем.
И дале в сердце уходи
Ты, безнадежное стремленье,
Не отравляй и не буди
Меня, былое вдохновенье!
4 июля 1900 – 24 января 1915
В комментариях 8-томника и в «Других редакциях и вариантах» 20-томника не раскрыто, как правилось стихотворение. Но в том, что это произведение не начинающего, а зрелого (на ком «годов печать»!) поэта, нет ни малейших сомнений.
+++
Нет ни слезы, ни дерзновенья.
Все тот же путь – прямей стрелы.
Где ваши гордые стремленья,
Когда-то мощные орлы?
Ужель и сила покидает,
И мудрость гасит светоч свой?
Ужель без песни умирает
Душа, сраженная тоской?
25 декабря 1900 – 14 февраля 1916
Несколько прикосновений пером мастера («сожаленья» превращены в «дерзновенья», «в изнеможеньи» – в «гордые стремленья», вялые стихи ¬– в энергичные вопросы) – и поэт взрослеет на 16 лет!
+++
На обряд я спешил погребальный,
Ускоряя таинственный бег.
Сбил с дороги не ветер печальный
Закрутил меня розовый снег.
Притаился я в тихой долине –
Расступилась морозная мгла.
Вот и церковь видна на равнине –
Золотятся ее купола...
Никогда не устану молиться,
Никогда не устану желать, –
Только б к милым годам возвратиться
И младенческий сон увидать!
Декабрь 1902 – 1909
Ни в 8-томнике, ни в 20-томнике правка стихотворения не раскрыта. Но Блок его выбрал, и оно уместно в «системной подборке» стихотворений.
+++
Не отравляй души своей
Всегда угрюмым отрицаньем,
Видения былых скорбей
Буди, буди – воспоминаньем!
Придет на смену этих дней
Суровый день и вечер сонный,
И будет легче и светлей,
Воспоминаньем окрыленный.
Когда настанет черный день,
Зови, зови успокоенье,
Буди прошедшей скорби тень, –
Она приносит исцеленье!
5 ноября 1900 – 13 февраля 1914
Существенной правки, похоже, не было. Но стихотворение в композиции сборника необходимое!
+++
Напрасно я боролся с Богом.
Он – громоносный чудодей –
Над здешним, над земным чертогом
Воздвиг чертог еще страшней.
И средь кощунственных хулений,
Застигнут ясностью Зари,
Я пал, сраженный, на колени,
Иные славя алтари...
И вопреки хулам и стонам,
Во храме, где свершалось зло,
Над пламенеющим амвоном
Христово сердце расцвело.
4 июля 1900 – 24 января 1915
Кроме малых исправлений («громогласный» на «громоносный» и др.), есть ещё и правка существенная: «моления» стали «кощунственными хулениями», вместо «бил ступени» – «пал, сражённый, на колени», безликие «алтари», которые «славословил» поэт, стали «иными», «риза» превращена в «сердце». Исправленное стихотворение стало строже, мужественней – резко повзрослело! .
+++
К ногам презренного кумира
Слагать божественные сны
И прославлять обитель мира
В чаду убийства и войны.
Вперяясь в сумрак ночи хладной,
В нем прозревать огонь и свет, –
Вот жребий странный, беспощадный
Твой, Божьей милостью поэт!
Весна 1900 – 24 декабря 1914
После добавления второго четверостишия набросок превращён в законченное зрелое стихотворение.
В подборке я умышленно, с исследовательской целью, нарушил авторскую волю,
опубликовав даты первого и последнего вариантов стихотворений. Без датировки они летом 1920 года (выход книги), несомненно, произвели совсем другой эффект. «Передовая» публика, понятное дело, встретила книгу если не враждебно, то весьма настороженно. И наоборот, у почитателей Блока, отвернувшихся было от него после «Двенадцати» и «Скифов», книга нашла сердечное сочувствие.
Творчески преобразованные стихотворения, и в самом деле (учтём также авторский «системный подбор»!), приоткрыли ВОЗМОЖНОЕ направление духовных исканий поэта. Это заметили его «духовные сотаинники». Одним из таких была Н.А.Павлович. Блок подарил ей внимательно им прочитанный (с карандашом!) 1-й том «Добротолюбия», а на подаренной ей книге «За гранью прошлых дней» написал: «в дни новых надежд» (август 1920).
«Н.А.Павлович мне говорила, – вспоминал Андрей Белый, – что между нею и Блоком была та особого рода дружба, которая не имела ничего романического, основывалась на странной перекличке между ними и на способности её чутьём доходить до восприятия внутреннего мира Ал. Ал.; он это знал и был с ней во многом созвучен (…) Н.А.Павл. почему-то казалось, что А.А. умер НА РУБЕЖЕ (выделено А.Б. – Г.К.) огромного периода в своей жизни, что многое в нём, где-то в глубине, начало заново перестраиваться (…) началось именно незадолго до болезни что-то строиться, издалека, из глубины, что подвело бы его ко Христу». (Литературное наследство, т.92, кн. 3, с. 807 – 808. М., Наука, 1982)
Говорить на основании предположений Н.А.Павлович о скором воцерковлении Блока, разумеется, нельзя – поэт всего лишь только «потянулся» к Богу! Но задумываться о церкви он всё же стал, в чём косвенно признался в ответном письме к Н.А.Нолле-Коган (8 января 1921), которая его пригласила стать крёстным отцом её будущего ребёнка. «Пусть, если только это будет возможно, – желает ему поэт, – он будет человек МИРА (выделено Боком – Г.К.), а не войны, пусть он будет спокойно и медленно созидать истреблённое семью годами ужаса. Если же это невозможно, если кровь всё ещё будет в нём кипеть, и бунтовать, и разрушать, как во всех нас, грешных, – то пусть уж его терзает всегда и неотступно прежде всего СОВЕСТЬ (выделено Блоком – Г.К.), пусть она хоть обезвреживает его ядовитые, страшные порывы, которыми богата современность наша и, может быть, будет богато и ближайшее будущее.
Поймите, как я говорю это, говорю с болью и с отчаянием в душе; но пойти в церковь в с ё е щ ё н е м о г у, хотя она зовёт (Словно бы откладывает на потом! Разрядка моя – Г.К.). Жалейте и лелейте своего будущего ребёнка; если он будет хороший, какой он будет мученик, – он будет расплачиваться за всё, что мы наделали, за каждую минуту наших дней»
Это заветное письмо в ряду тех свидетельств (они рассыпаны в воспоминаниях о Блоке), которые, так или иначе, подкрепляют предположения Н.А.Павлович о возможном (если бы не смерть!) духовном повороте поэта. Вот почему с бывшей соратницей Н.К.Крупской (по Наркомпросу) поэтессой Надеждой Александровной Павлович, ставшей (в 1923 г.) духовной дочерью оптинского старца Нектария (она его спасёт от чекистской расправы), будущей детской писательницей, тайно сотрудничавшей с Московской патриархией (публиковалась под псевдонимами в «ЖМП» и «Богословских трудах») – думаю, можно согласиться.
* Академический 20-томник, начавший выходить в 1997 году, застрял на 8-м томе!
Эссе опубликовано (в малом сокращении) в январском выпуске Литературной газеты Архангельской области «Графоман» (№147). Главный редактор газеты Николай Павлович Васильев. Его страница на Стихире (Учитель Николай):
http://www.stihi.ru/avtor/uchitelrulit