Два рыжих пятна тростника-сухостоя,
Меж ними - могилка, печальный приют
Прервавшего путь свой отнюдь не героя,
Волнуют мне душу, терзают и жгут.
Был долог в сомнениях. Ждал терпеливо,
Что сложится. Что, поднапрягшись, смогу
Собрать с осторожностью нужное слово
Из звуков и слез, подхватив на ветру.
Где силы тут взять? В тростнике-сухостое,
Обнявшего крест и могилку твою,
Прервавшего путь свой, отнюдь не героя,
Упавшего здесь, на снегу как в траву?
Где силы найти, чтобы выплавить слово,
Коснуться тихонько сухого плеча,
И тихо сказать, помянув не героя,
Не плачь, слышишь, старая - это лишь я.
Я тот, кто не смог, не успел, не сподобен,
Быть рядом. Свое не подставил плечо,
Когда унесло его, пусть не героя,
Не нужного жизни сынка твоего.
Пусть жил бы и жил. Что за притча скупая,
Как мало он значил, как много он пил!
На этом чужом, не своем изначально,
На свете, которому был он не мил.
В его запустелых, недолгих раздумьях
Мир - "мать твою!", трезвый, при тусклой свече,
Он нес на плечах, как умел, запоздало,
Все то, что и каждый несет на себе.
Я знаю как пишут стихи. забывая
Про рифмы и формы, и всякую хрень,
Перо свое в кровь свою яро макая,
Чтоб вывести текст на притихшем огне.
Но этот огонь может добрым и нежным
Дыханием греть тебя снежной зимой,
Когда вечерами ты ждешь без надежды,
Но ждешь и надеешься - вдруг он живой!
А вдруг, это чудо, явилась десница,
Да подхватила, да - уберегла!
И долго по вышним дорогам водила
Героя, вручая ему ордена!
И вот он вернулся. Живой, невредимый,
Немного растерян, и весь в синяках,
Немного смущаясь почету и славе,
И трезвости взглядов своих на себя.
Прости меня, мать.Я всего лишь мечтатель,
Пустой фанфарон, и на вздохи скупой,
Калечусь душой, я - циничный стяжатель,
Корячась над торбой с вербальной трухой.
Да что я тебе в этом сумрачном мире,
Не тот, кто способен вдохнуть, не герой,
Я боль свою выплеснуть в эту стремнину
Пытаюсь, чтоб легче дышалось душой.
Мне трудно! Пойми же, я двигался мимо,
Рулил, был не молод, и думал, что жив,
И - вот тебе, между ладоней родимых
Приют, обозначивший место молитв.
В жнивье ли собрала ты стебли сухие,
А может, зеленый и хрусткий камыш
Обжился вдоль речки веселой, игривой,
В которой плескался твой звонкий малыш.
Не важно. Не важно. Я вижу другое -
Сидишь ты устало под старой ветлой,
И руки усталые, радости мало,
Сплетают тростник невеселой порой.
Так вот и причина вселенской печали,
Которая в сердце разит наповал.
Всего лишь проезжий, чужой и усталый,
И тот перед притчею не устоял.
Две скорбных ладони, родных и герою,
И мне в поэтической скорби моей,
Те звуки и слезы чужого мне горя
Сплели в тростниковом прозрачном венце.
Прости меня, мать, что я в лепете странном
Стал докой, нахалом и просто спецом,
Тебя ограждая рукою усталой,
Себя удивлял незнакомым лицом.
Пытаюсь без слез, не дыша, не словами
Приникнуть к тебе, обрести свой покой,
Ну что ж, что чужой. Как и ты, я с годами
На звонкой чужбине смог стать сиротой.