Длааасти – я оглянулся. Возле меня стояла маленькая девочка и протягивала мне листок бумажки. Я остро чувствовал себя ребенком, и когда она назвала меня дядей, вздрогнул. Дластиии – повторила девочка – привет сказал я.
Пасматли, что я налисавала, дядя – взял я у ней бумажку и посмотрел на нее, вытянув руку. На листке был нарисован Бог. Вернее непонятное было нарисовано, но я понял- Бог. И от этой простоты и невинности расплакался я, как ребенок, по настоящему, навзрыд. Стоял посреди города, на треснувшем тротуаре и катились слезы, капали – попадали в трещинки, шли далее в подасвальтовую землицу ,но не растворялись в ней. Превращались в зерно.
Прорастало то зерно, становилось зародышем и дальше, словно по мановению, росло в непонятный никому цветок, невидимый для глаз взрослого человека, а видимый невинному детскому глазу. И рисовали его дети разноцветными красками и карандашами.
Много лет прошло с той поры. Порою становилось плохо и трудно жить в жизни. Но всегда мне помогал тот рисунок ставший мне спасательным кругом в пустынных водах одиночества.
А девчонка то вышла замуж, когда выросла и забыла про рисунок.