Ивы на ветру рассказ

               

              Памяти солдат, погибщих при иполнении интернационального долга
                в Афгано-Чеченских сражениях

               
   Она стояла над глубоким омутом. Плакучие ивы, уронив свои ветви-руки в тёмную воду, то и дело вздрагивали и гнулись под сильными порывами ветра. А в траве голубели огромные желтоглазые незабудки.

 - Разве такие бывают? – с удивлением воскликнула Люська, и незабудки утвердительно закивали ей в ответ своими головками.

   Очередной порыв ветра внезапно сорвал с Люсиной руки обручальное кольцо и бросил его в самую середину омута. Женщина не успела охнуть, как тут же проснулась от охватившего её ужаса. Сердце, как птичка в клетке, отчаянно колотилось, готовое вырваться из груди. А сквозь щели сеновала тоненькими лучиками струился солнечный свет и золотил пшеничные кудри Петра, улыбающегося во сне. Люське так захотелось поцеловать эти милые ямочки на щеках!

 - Что это со мной? Отчего так тревожно? Милый рядом, солнце встаёт, птицы поют… Это всего лишь сон. Не о чем беспокоиться, - уговаривала она себя.

   Люська поближе прижалась к любимому и уткнулась лицом в его пышную копну волос. От волос пахло таволгой. Женщина вся растворилась в этом запахе, и тревога постепенно отпустила её.

 - Эй, молодые! Солнышко проспите, – раздался из сеней голос бабы Мани, Люсиной свекрови.

   Бабой Маней Марию Ефимовну прозвали в деревне из-за её возраста. Ей было за сорок, когда Пётр появился на свет. Единственный сын стал для неё надеждой и опорой.

   Пётр открыл глаза, голубые-голубые, как летнее небо, блаженно потянулся и, счастливо улыбаясь, схватил красавицу жену в объятья, осыпая её горячими поцелуями.

   Когда молодые, спустившись с сеновала, вошли в дом, на столе, накрытом чистой льняной скатертью, уже шипел сверкающий медными боками большой самовар. Свекровь доставала из русской печки румяные ржаные ватрушки, именно те, которые так любила Люська. В центре стола стояла деревенская густая топлёная сметана и красовались праздничные чайные чашки с блюдцами, расписанные замысловатыми яркими узорами.

 - Вкусно-то как, баба Маня! Ой, мама…, - тут же осеклась смущённая невестка.

 - Ешь, ешь, скоро сама научишься стряпать, а я буду ваших детишек нянчить», - приветливо ответила свекровь.


   Молодожёны жили душа в душу. Вот и лето промчалось, а медовый месяц не кончался. На Люську обрушилось столько любви, что она боялась сглазить своё счастье. На расспросы любопытных подруг ничего не отвечала, только улыбалась как-то светло и загадочно. Свекровь радовалась, что в доме лад да любовь. Невестка пришлась бабе Мане по душе: покладистая, добрая, любое дело спорилось в её руках. Как не радоваться, когда такая помощница в доме появилась? Да и у сына глаза от счастья так и лучатся!

   Как-то собрались молодые в город за покупками. В это утро они были в особенно приподнятом настроении: шутили и смеялись без умолку.

 - Ну ладно, соколики, полно ворковать-то. Скоро попутный автобус пойдёт, не опоздайте ненароком. Да осторожней будьте, в городе-то. Там лошадиных сил поболе носится, чем в деревне, - провожая молодёжь, напутствовала баба Маня.

 - Не тревожься, мамань, не опоздаем. У нас ещё целая жизнь впереди! – бодрым голосом ответил сын.

    Автобус надсадно взревел, обдал бабу Маню сизым дымом и скрылся за поворотом. А она задумчиво стояла, сложив крестом руки на груди, и смотрела на пыльную дорогу.

 - Баб Мань, где Петруша-то? Никак в город уехал?- услышала она знакомый голос Верки-почтальонши.
 
    Баба Маня словно очнулась от забытья. А Верка подкатила к ней на своём двухколёсном драндулете с кирзовой сумкой через плечо и, помахивая казённым конвертом, прощебетала:

 - Письмо ему из военкомата. Под расписку.

    Нетрудно было догадаться, что это за письмо. Сердце у бабы Мани ёкнуло и «скатилось в пятки». На ватных ногах она еле-еле дошла до дома.

 - Осенний призыв, будь он неладен. А Петруша-то только женился, всего два месяца прожил с молодой женой, налюбоваться друг на друга не успели, - кручинилась мать.

   Молодые из города приехали весёлые, довольные. Подарков да продуктов городских навезли и её, бабу Маню, не забыли. У неё даже слёзы на глазах выступили, так расчувствовалась. Обрадоваться бы, но письмо, как заноза в сердце, не давало покоя.

***

   Пётр, физически здоровый, крепкий парень, попал в десантную часть. Он понял, что их, новобранцев, готовят для отправки в Чечню. При каждом удобном случае он отправлял весточку домой, но ни разу не обмолвился о своих догадках, чтобы не волновать родных. Писал, что привыкает к солдатской жизни, что всё у него хорошо. Обращаясь к матери, шутил: «Питание у нас отличное, но твои румяные


ржаные ватрушки со сметаной по ночам снятся». А любимую просил: «Ты, Люсь, не тоскуй, жди меня. Время быстро пролетит. Знаешь, как заживём, когда вернусь!.. В Москву поедем, Кремль увидишь… А ещё, Люсь, ты мне родишь сына, такого же красивого, как ты, и сильного, как я». Дома так радовались каждой его весточке! Хоть и бодрые приходили письма от сына, но волнение не отпускало мать ни на минуту. Не давали покоя чеченские события, о которых постоянно сообщалось и в газетах, и по телевидению. Очень переживали родные, как бы Петрушу в Чечню не отправили.

   После учебки Петра в числе «новоиспечённых» десантников отправили на Кавказ. От Петруши давно не было писем. У матери глаза не просыхали от слёз: сердце не обманешь, чуяло неладное. Мать ходила в церковь и неустанно молилась: «Не иначе, как в Чечню попал, в самое пекло… Господи Всемилостивый, спаси и сохрани сына!
Один он у меня – кормилец». Люська ходила, как в воду опущенная. Лишь стукнет щеколда калитки, как тут же бежит во двор. А Верка-почтальонша на своём велосипеде мимо их дома проносится. Чего останавливаться, коль нечем порадовать?
    Перед Новым годом снег повалил, как манна небесная. Все дворы занесло белоснежными сугробами. Рождественский морозец, словно кружевами, украсил деревья и кусты хрустящим инеем. От этой красоты захватывало дух и хотелось верить в сказку.

   У Люськи уже животик округляться начал. В город ездила на УЗИ, сказали, что мальчик будет. Люська его уже любила и баба Маня тоже. Да вот не знали женщины, дошла ли радостная весточка до Петра.

   Долгими зимними вечерами сидели Люська с бабой Маней за вязаньем и успокаивали друг друга:
 - Ничего, так бывает, иногда письма задерживаются. Потерпеть надо, Петруше труднее на чужбинушке.

   Чего только ни нашили, ни навязали женщины для будущего малыша – пелёнок, носочков, чепчиков, кофточек, ползунков; простынки выстрочили. Люся даже ванночку купила. Вот появится ребёночек, будут они его в русской баньке с травками целебными купать, чтобы здоровеньким рос.

   Схватки у Люськи начались неожиданно рано, от переживаний, наверное. Баба Маня сбегала к председателю за УАЗиком. Шофёр Лёня, притормаживая на каждом ухабе, виновато посматривал на женщин, словно извиняясь за плохую дорогу. Люська то и дело вскрикивала: - Ой, мамочка!

 - Потерпи, касатка. Доля у нас такая – терпеть. Все рожают, и ты родишь. Всё хорошо будет. Мы женщины выносливые, как ивы на ветру, гнёмся да не ломаемся,
- успокаивала сноху баба Маня, а сама переживала за Люську, заменившую ей дочь, о которой всегда мечтала.

   «Девчонка ведь совсем. Сама бы эту боль приняла, если б было можно», - размышляла про себя свекровь, жалея невестку.




   Глубоко задумавшись, в томительном ожидании сидела Баба Маня на расшатанном стульчике в больничном коридоре и ловила каждый звук. Заступившая на смену медсестра Нина, соседка бабы Мани, осторожно тронула её за плечо и, тушуясь, вполголоса произнесла:

 - Баб Мань, не знаю, как и сказать тебе, ты только не волнуйся…

 - Что случилось?! – испуганно воскликнула пожилая женщина. Её глаза округлились. Она ждала ответа, а сердце уже почуяло недоброе, забилось, затрепетало, как раненый зверёк.

 - Петруша… Военные из части приехали, они расскажут, - путаясь в словах, с жалостью ответила Нина.

 - Нет, нет…, - не слыша своего голоса, повторяла баба Маня. Руки её дрожали каждой набухшей жилочкой. Пересохшие губы мгновенно стали безжизненными, по лицу разлилась мертвенная бледность. Она хотела подняться со стула, но тело, скованное ужасом, не слушалось её. Убитая горем мать сидела, как каменное изваяние. На какой-то миг для неё замерли все звуки, словно она оказалась в вакууме. Вдруг эту зловещую тишину разорвал надсадный крик роженицы. Тут же раздался громкий плач новорожденного ребёнка. Баба Маня вскрикнула и потеряла сознание.

   Петра привезли в запаянном оцинкованном гробу. Весь леспромхоз уже знал, что Пётр геройски погиб в одном из чеченских селений во время проведения операции по освобождению местного населения от боевиков, засевших в школе. Спасая детей, он и ещё несколько его товарищей погибли от разорвавшейся фугаски.

   Мать не помнила, как проходили похороны сына. Окаменевшая, словно сквозь толщу воды, смутно слышала она голос командира части, но ничего не могла разобрать из его речи кроме отдельных слов, отдельных фрагментов того, что происходило на погосте. Когда гроб начали опускать в могилу, ноги её подкосились. Чьи-то руки подхватили её худенькое, обмякшее тело, а дальше свет померк для неё и наступила полная темнота.

   Очнулась она через трое суток на больничной койке. Жить не хотелось. Весь её мир с тем, что она любила, что было ей дорого, рухнул в одночасье. И тут в палату вошла Люська, бережно прижимая к груди белоснежный конвертик с новорожденным. Она присела рядом с кроватью. Взгляд бабы Мани безучастно застыл на стене. Её мысли были далеко отсюда, где-то в другой реальности. Неожиданно младенец громко и требовательно закричал: «Уа-уа». Баба Маня вздрогнула от неожиданности, медленно перевела свой взгляд на кричащего человечка. Долго, пристально всматривалась она в живой кричащий комочек и, наконец, словно очнувшись от забытья, тихо вымолвила: «Петруша!.. Мальчик мой!» Слёзы катились по её бедному лицу, изборождённому скорбными морщинами.
Баба Маня не отрываясь смотрела на младенца, как на чудо, и лицо её светлело от нежности.





   Прошёл год. Маленький Пётр подрастал. Он как две капельки воды был похож на своего погибшего отца. Баба Маня и Люська души в нём не чаяли. Забота о маленьком человечке начала заполнять образовавшуюся брешь в их сердцах, вселяя новые силы, спасая от душевной боли. Жизнь начала наполняться новым смыслом.

    Однажды баба Маня задумчиво сказала Люське:

 - Ты, дочка, молодая ещё, устраивай свою жизнь, чего бобылкой-то жить. Молодость пролетит – не заметишь, друга встретить опоздаешь.

    Люська с нежностью посмотрела на пожилую женщину, обняла её за сухонькие плечи и тихо сказала:

 - Не тревожься, мама, у нас с тобой и нашим Петрушей целая жизнь впереди. Всё выдержим. Мы ведь женщины выносливые, как ивы у реки, гнёмся да не ломаемся.

2007
Из моей книги "Любви чарующая сила"
ISBN 978-5-498-00253-B
ББК 84 (2=411.2)6-5