Здравствуй, мой подчинённый. Чем же ты начинён?
Безобидными фильмами, пошлой литературой.
Шестерыми хорошими. И безнадёжной дурой
С цифрой семь на сплетеньи солнечном расчленён.
Расчленён на глаголы: «выжить», «любить», «страдать».
На короткие гласные и алкоголь в уикенды.
Расчленён на обеденный стол, на свою кровать,
Где сознание крутит плёночные легенды.
Твой удел – приводить пиджаки в надлежащий вид,
Не смеяться, когда не смешно и любить «под ключ».
Ты не мягок. Но не сказать, что б совсем колюч.
Но когда узнаёшь тебя – всё внутри болит.
Всё горит, всё кипит как масло на рождество
На проклятой индейке, тощей, да без ребра.
И когда ты ложишься в постель, выключаешь бра,
То тебя грызёт забитое естество.
И врачи запрещают курить. Говорят - покайся.
Твой удел – закрывать на молнии сотни ртов.
Ты отмечен в моём контракте как «чёрный канцлер,
Растлевающий
Белых
Вдов».
Ты – контейнер пустот. Стотелый живой каул
Твой таращится на меня перебитым глазом.
Я – твой ангел-хранитель, который почти уснул,
От усталости, потому что тобой наказан.
А седьмая, смотри-ка, рыжая. И штаны
У неё с цветами. И волос до локтя вьётся.
И она то глядит на тебя, то вовсю смеётся,
То врывается в будни, то перекрывает сны.
То играет с тобой в перевёртыш из центра сцены.
То представится дочерью мудрого Авиценны,
То считает, что знанья её – бесценны.
Говорит, что все, кто был с нею – просветлены.
Да. Ты выиграл меня в лотерею. Это не ценится.
Когда Бог меня ставил, как доллар, на адском матче,
Где играла команда гения Фибоначчи
С неумелой командой под руководством Лейбница.
Математика неба – сказочна и грешна,
Все его теоремы сыплются с облаками.
Ветер, ветер… Один лишь ветер играет с нами
И в руках его пустозвучная тишина.
И пока ты живёшь с изяществом Фаберже.
Тут восьмая берёт билет и бутылку Босха.
Приготовясь тебе ответить на те вопросы,
На которые мы с седьмою –
никак
уже.