6 февраля 2017
Я часто оставался за чертой:
растерянный, разграбленный, пустой,
раздавший то, что мне принадлежало,
тем более, что не было моим.
Когда я проносился мимо, им
хотелось ухватиться за кинжалы,
но если я и в чём-то преуспел,
то в технике запутывать прицел,
предвидеть неуклюжие удары.
Тем более, что я не покидал
настолько грандиозный пьедестал,
что оный проглядели все радары.
Теперь же я свободен, незави-
сим: как меня отныне ни зови,
но молот не стучит по наковальне;
а стремя, обхватившее стопу,
не слышит раскалённую толпу,
что лбами проломила двери спальни.
Но я, как оказалось, спал один
и знал, что мне остались впереди
черты: черты их лиц и очертанья
фигуры, рассыпающейся в прах —
единственный испытанный мной страх:
он мог меня исчерпывать, не стань я
фантомом в коллективном мираже —
ещё живым, отвергнутым уже:
оплаченным сполна, не надо сдачи.
Я рвался к ним порою, но черта
назад не пропускала ни черта,
и сам я ничерта уже не значил.