В Томске захолустном
на углу Солдатской
школы бальных танцев
и в помине нет,
но в любви искусной
и не хуже датской
дамы в обниманцах
ведали секрет.
Честному еврею
с чистым изумрудом
из стекла бутылки
в 47 карат
Мориц Пелагея
очень пышным чудом, –
бюстом, как дразнилкой, –
сделала плакат.
Шаг да шаг – к прелести движенье.
Чмок да чмок – губ соединенье.
Мур да мур тоже неспроста,
а потом – ох, и тра-та-та!
Кто не знает Борю? –
Борю Шнеерзона:
он на Заистоке
первый саксофон.
Не подвержен горю
и от граммофона
в номерах у Крона
держит свой фасон.
Мориц налетела,
Бореньку алкала:
в танце к Шнеерзону
прижимался бюст.
В Боре закипела
сила сексуала,
а из граммофона
лился сладкий блюз.
Шаг да шаг – к прелести движенье.
Чмок да чмок – губ соединенье.
Мур да мур тоже неспроста,
а потом – ох, и тра-та-та!
Мориц быстро скрылась
где-то на Обрубе,
хитрая кокетка
счастье унесла.
Сердце истомилось –
бюст не будет в клубе:
пышная брюнетка
с разума свела.
Плакали концерты,
лопались аншлаги,
нервы рвать не будет
первый саксофон,
пухлые конверты
мимо бедолаги, –
Боря не забудет
бюст и граммофон.
***