На поворот зелёная стрела,
под шиной хруст
алмазной мерзлой крошки,
и дребезги
оконного стекла
на тоненькой асфальтовой дорожке.
Не ляжет блик на это полотно,
зато, смотри, –
ни пятнышка, ни скола,
всё, что до рамы
недонесено –
нетронуто, таинственно и голо,
хотя луну уже не отразит
под утро
в интерьере чьей-то спальни,
оно, стекло,
как всякий sic transit,
само на гранях светится зеркальней
любой луны, любви любой
и той,
что отразить любившее не в силах,
кленовый листик прячется витой
в испуганных
осколках желто-синих.
Пускай ты не узнаешь ни ножа
стекольщика,
ни траурного ситца,
с пятнадцатого в полночь
этажа
не взглянешь сквозь лицо самоубийцы,
не на тебе растает первый снег,
не твой сквозняк
покажет дулю вате, –
ты раньше всех
напомнишь о весне
на выметенном дочерна асфальте.