***
Я грешен. Мысли так мои грешны:
без вариантов — судя по Завету.
"Щека другая" начинает ныть —
так я наподставлялся безответно.
В меня стрелял охотник из ружья,
и кости мне дробил стальным капканом.
Я — человек. Но волк ведь тоже я —
волшебным даром сопереживанья.
Как волку мне от смерти не уйти.
Как человеку — мне охотник мерзок.
И для него — не то что нет щеки —
но есть удар. Насколько можно — резкий.
Иначе зло уже не отрезвить.
Да и не собираюсь я — иначе.
Просить, корить, поставить ли на вид?...
Оно смеётся в миг, когда мы плачем.
А тот, кто градом бьёт по городам,
и по посёлкам, вдалеке от фронта?
Он бьёт по МНЕ. И тот, кто гибнет там,
подонка может называть подонком.
Хочу не убеждать его — убить.
За лёд в глазах, за дух, что подневолен.
Какой закон, пункт Правила и билль
меж нами встанет в очень чистом поле?!
Есть у Прощенья грань, итог, черта.
Она подведена — ушло прощенье.
Тому лишь свету суждено блистать,
которого не застит мрак пещерный.
***