Учить русскому мату наивных американцев было бы нетактично, да и занятие это бесполезное. Поэтому я усердно принялся за их тарабарский, чтобы удержаться на службе, что особого энтузиазма ни у кого не вызывало. Так как мух в американских офисах раз-два и обчелся, а компьютерную игру «Убей муху» еще не выбросили на прилавки, то я какой-то промежуток времени мог себе позволить выполнять функции надоедливой. К Джону Гриф¬фину я подошел с вполне добрыми намерениями вразвалку дворовой московской походочкой и стал в задумчивую позу, опираясь правой рукой о край его неприкосновенного стола. Это вызвало у него бурю возмущения, но он по-американски ничем не выдал своего несовершенного вида, окружающим его в воздухо-разборных клетушках товарищам по работе. Он был чрезвычайно осторожен со мной в тщательно избегаемых выражениях, стараясь не ввязываться в полемику. Его подружка по ланчам, маленькая пуэрто-риканская зануда Айрис Купершмокель уже успела наябедничать на меня, после того, как я тщетно пытался объяснить ей при помощи рук суть темы своей эМГеУшной диссертации «Наполеон в горящей Москве, и влияние Микадо на революцию пеонов в Гватемале». И тогда я получил обидную кличку Флай. Меня не устраивало секонд хэнд мышление сокамерников по работе. Но я, по природе догадливый, ухватил отношение Джона ко мне, когда он посмотрел на покрытые каштановыми волосиками пальцы моих рук.
– Флай, – выдавил он из себя наморщившись, и вопрос о деепричастных местоимениях завис на кончике моего языка, как гимнаст в воздухе в упражнениях на кольцах на чемпионате мира по плаванию.
Не понимают меня американцы, сказал я себе, и подошел к выходцу из Индии Пошел к КамаСутре, и мы радостно заболтали на бангладешском наречии о цейлонском чае, о чем он через минуту донес супервайзеру.