Я взглянул на часы с четырьмя нулями:
неожиданно, вдруг, наступила полночь, —
ночь повисла, как старая помочь,
одинокая, словно кружок салями.
В этот час затихают: боль, звон тарелок,
угрызения совести, шум застолья —
тишина порой означает раздолье
и разгул стихии — часов без стрелок.
Но нули не столько примета полночи,
сколько то, что скрывается за нулями —
это крик одиноких душ: "Умоляем!",
на который им не дождаться помощи...
Это даже не безвременье, это —
просто попытка бездомной вечности
(время — бремя тяжелую вещь нести)
навязать нам иное, свое либретто.
Я смотрю на табло с четырьмя нулями,
рассуждаю об исчезнувшем времени —
будто в тесном зиндане в далёком Йемене,
в никаком часу — словно в черной яме…