Город раскинут
отстреленным вниз
парашютом,
ступенью ракеты,
квартетом
из всех четырёх составляющих города:
зданий, погоды,
трамваев и гордости,
неба, покрытого дымом,
как сетью,
избитого плетью
годов и столетий,
из сплетен
на лавочках возле подъездов,
из стрелок забитых
и слов бесполезных,
из луж у пивных,
из бычков мимо урны,
из матерных склок
и беседы культурной
в беседке, где Пушкин когда-то на волны
смотрел, вдохновляясь
под пиво и воблу
но вечер на ветер швыряет, как дети,
конфетные фантики тысячелетий,
и рушатся стены стекла и бетона
на головы тех, кто торчит под балконом
с гитарой ли, лютней ли, магнитофоном,
роялем, тромбоном ли, аккордеоном
и дискантом, тенором ли баритоном
о похоти ноет каким-то мадоннам.
И он будет признан почти эталоном
моих современников в райисполкоме,
в детдоме, в роддоме, в трамвае, в запое,
в законе, где время уже на исходе,
а новое время никак не приходит,
и город завис, словно гость в коридоре
на стыке империй, истерик, теорий,
от коих в веках ты, молю тебя, Боже,
храни его тоже.