«Тут прихожане – дети праха...»
(Осип Мандельштам)
Бала весна 1985 года. Был месяц май. Я завершил службу – перевернул эту страницу своей жизни – довольно печальную и трудную. Я получил на руки документы о увольнении в запас. О, столько месяцев ожидаемый день, день, окутанный мечтами настал. Я попрощался с друзьями. Мой старый и верный друг – армянский художник попросил меня остаться ещё на один день. Он тоже должен был ехать домой, но ему не дали на руки документов. Ещё кто-то сказал из начальства: «Не надо, что бы эти двое поехали домой вместе!» Мой друг попросил: «Заночуй в казарме ещё одну ночь, а завтра мы поедем домой вместе – мы поедем сначала ко мне в гости – и ты увидишь, что такое настоящее кавказское гостеприимство! Если ты скажешь – хочу ехать к тебе в гости на машине цвета шоколада – я тебе это устрою! Ты не представляешь какой праздник мы устроим!» Но (о, позор на мою голову! О, стыд мне во веки веков!) я отказался. Я сказал:
- Извини, друг, но в этих стенах я не могу оставаться больше ни дня, ни минуты. Я просто обязан отсюда уйти – и немедленно...
- Тогда иди – это судьба. Я знаю – мне специально не дают документов на руки до тех пор, пока ты не уедешь домой... Ты уедешь – мне завтра же дадут документы на руки... Прощай, друг!
Я вышел за ворота КПП, посмотрел на небо, по которому плыли облака – белые и пушистые, раскинул руки, будто бы хотел ними обнять весь мир и крикнул на всё горло: «Свобода!!!» На мне ещё была отвратительная советская форма, которая надоела мне горше пареной репы. Но я знал, что через пару дней я её сброшу навсегда. Солдаты, которые дежурили в тот день на КПП, увидев эту сцену, достойную кисти Николая Николаевича Ге или Пикассо рассмеялись. Возможно, они знали, что свободы в действительности не существует – ни в совке в частности, ни вообще, и мы обречены вечно пребывать в тюрьме своего тела, может просто поняли, что истинная свобода спрятана в глубинах души каждого человека, а всё остальное – иллюзия – не знаю...
Я освободился в тот самый день – 8 мая – когда пришёл за два года до этого в военкомат, чтобы сесть в автобус, набитый такими же стриженными на лысо людьми, которые тоже, как и я, ехали в неизвестное... Я возвращался тем же самым странным маршрутом, что и прибыл в «батальон смерти». Даже в столице империи зашёл в ту же Третьяковскую галерею и также долго и очарованно смотрел на картины Врубеля. Даже поймал на себе те же взгляды иностранных туристов, наполненные неприязнью – неприязнью к форме, которую я всё ещё носил. Но я ехал домой по совершенно другой стране – что-то изменилось за эти два года – нечто неуловимое, сам воздух, сама атмосфера...
Я часто сомневаюсь в уместности и смысле своих откровений – этого изображения тёмных страниц человеческого бытия. Как хочется писать о прекрасном и возвышенном, высоком и мудром. Но именно это – эта пережитая тьма, увиденная, прочувствованная темнота человеческих душ заставляет об этом писать. Для чего? Зачем? В мире и так слишком много всякой гадости. И было, и есть, и будет. Я часто думаю, что литература призвана изображать мир и людей лучшими, чем они есть на самом деле, что бы подарить людям радость бытия. Но не писать о тёмных сторонах жизни – нет, этого я уже не могу. Слишком долго я это носил в себе, носил это разочарование в людях, в человека как такового. А в человека, на самом-то деле, нужно верить.
Я часто сомневаюсь и не вижу смысла в текстах, которые я написал. Хоть кто-нибудь станет лучше после прочтения этого всего? Добрее? Чище? Не знаю. Вряд ли. Но я часто вспоминаю всё пережитое и думаю – а может, всё это было не зря? Наверное, всё-таки не зря.
Да, сто раз будет прав тот, кто скажет, что и «дедовщина» и все прочие армейские маразмы созданы не советами, не совком, и не советской системой. И что совок вообще тут не при чём. Всё это, это врождённая жестокость заложена где-то в глубинах естества человека. И форма и оружие, которое человек берёт в руки, только усиливают это зло, превращают человека в зверя. Я как-то слышал от одного интелигентного и очень умного человека, которого искренне уважал (до того, как услышал эту фразу, естественно), который сказал, мол, «на войне звереют все», поэтому, мол, нечему удивляться. Нет, не все. Не все!
В совковом варианте вся эта дедовщина и все эти маразмы были особенно отвратительны и ужасны. Я, естественно, не могу судить о других армиях, например о французском иностранном легионе, хотя у меня есть знакомые, которые там служили. Но я там не был. Я там не служил. Я не пережил той атмосферы, а значит и судить не имею права. Но всё таки – жестокость там имела хоть какую то свою логику – тут же – полный абсурд. И люди – живые люди приносились в жертву этому абсурду. И забыть обо всё этом? Я до сих пор помню лица и глаза всех тех людей, как будто бы это было только вчера.
(Написано на основе реальных событий 1983 – 1985 годов. Рукопись окончена в 2011 году.)