Тоже из книги "Не одна во поле дороженька".
А Колька в страшные 90-е стал пропадать, втягиваться в омут пьянства и умер в феврале 2002 года, оставив мне в наследство больше 20 тетрадей своих дневников и самые светлые воспоминания о наших восьми тысячах километрах по России, которые включили Петрозаводск и Архангельск, Мурманск и Ленинград, Киров и Москву, Казань и Сыктывкар, Вологду и Ярославль, остров Валам и Куликовское поле, Ладогу и Онегу, Волгу и Двину, тысячи русских городков, деревенек, сёл…
Пытался ли я спасти друга? Конечно. Мог ли я спасти его? Чем больше живу, тем больше сомневаюсь в возможности спасти хоть кого-то в этой жизни – без его воли и огромного желания спастись.
А дневник Николая Ситчихина – это трагический дневник нашего поколения, молодых тогда людей процветающей Солги, большинства из которых нет уже в живых. Читать его в больших дозах тяжело. Но немало на его страницах доброго, иронического взгляда друга на самого себя, приятелей-собутыльников, время. В нем несколько талантливых стихов автора записей, его безответная вечная любовь…
В них жизнь его и тысячи людей за 24 года. С 18 лет до 42. До его смерти.
Скупые на цветастость, но очень точные, честные, порой беспощадные к себе самому записки. Хорошо бы их почитать тем, кто тешит себя розовыми воспоминаниями о прошлом…
…7 ноября 1984 года
«Наступила 67-я годовщина Октября. Утром приехал Витька Моисеев, с буха, нос ободрал, следом его мать Настя, Галькина теща. С батей начали пить. Потом Володька Попов пришел с работы. В гараже, говорит, бардак. Пьянка. Мукосей приходил. Костя Хохлов пьяный в бойлерной валяется кверху ж… Толик Мукосей где-то в душе. По словам Попова, он хотел Степу задушить.
Хотел я от них куда-нибудь уехать, и уехал. Хотел до Пежмы. В поселке уже все готовятся к торжеству. А я решил сгинуть с глаз от этого торжества. Лишь бы люди не видели. В книжном «связь» уже музыку крутит. Все чуть датые. Предложили выпить, но я не стал. Поздравил их с праздником и уехал.
А на улице просто красота. Если б еще вчера напился, ничего бы и не увидел этого. Почти до Старого Куваша доехал. Стоит ГАЗ-53, молоковоз, без заднего левого колеса. Со ступицей парень молодой возится. С ним двое, один с ружьем в лес сразу ушел, а второй, молодой, с мотоциклом остался. Оказалось, парень с Холмогор. Ехал с Вельска в Тавреньгу. Скрутилась контргайка, и колесо потерял, а чулок с резьбой эллипсом изогнуло, полуосью, видимо. Помочь я ему, конечно, не в состоянии был ничем. Дело серьезное. Горковский парень на мотоцикле увез шофера в Куваш. Я же замерз и поехал обратно.
В Горке зашел к Витьке Мохову. Решили с ним выпить, тем более я весь замерз. К обеду похолодало, что ли. У Витьки, оказывается, жена теперь в магазине работает, а я и не знал. Вот тебе раз. Сбегал, взял пузырь.
Давно я Мохова не видел. Несколько месяцев. А ведь мог и не увидеть больше. Слышал, что он отравился тут. Дак он мне рассказал:
– Утром с буху был, и похмелиться решил. Перепутал бутылки, или одна у него была. Короче, взял вместо водки налил стопку электролита и дернул!.. Дошла она только досюда (показал выше кадыка), да сразу и выплюнул. Так бы всё. Лежал в больнице в Кулое. Ел чай да кисель. Больше ничего не мог. Две или три недели отхаркивался. Во рту всё сжег. Как-то плюнул – думал, язык выплюнул, а то кожа с языка слезла. Так и выжил.
(Повезло, ничего не скажешь. А ведь любой из нас по пьянке может сделать то же самое, и хорошо, если так же закончится всё благополучно).
– Только из больницы вышел. Сделал свой мотоцикл, стал его испытывать. Был пьяный, конечно. Доехал до горы за Синежкой, покурил, и обратно. Ничего дальше не помню. Оказалось, сбила меня машина, там тоже пьяные ехали. Шлем вдребезги, лопнул череп на затылке, и правую ключицу раздробило. Отлежался…
Вот так Мохов и жил, пока я его не увидел снова.
Когда выпили, сходили к Вальке в магазин. Взяли еще бутылку водки. А потом я и совсем уснул. О чем мы говорили, и сам не помню.
Вечером приехал Колька Юрьев, пили еще, да собрались на танцы с гитарой. Пошли всей толпой, пели песни на улице под гитару. Ходили на танцы. Я скакал там до упаду. В кирзовых сапогах и в одной тельняшке. Жаль, что смутно всё помню. Колька Юрьев достал у бабки бутылку, пили у Мохова уже ночью. Пил, пока не упал.
Так я справил 67-ю годовщину Октября. А хотел посмотреть футбол, на международные кубки».