когда оседает пена, является гладь
с невидимой и зазеркально-бездонной изнанкой,
которую лишь умозрением можно объять:
и – не потому ли безумно вестись на приманку
сверкающих брызг, что на гребнях несущихся волн
и рай обещают, и нежность своих же объятий
до пика иллюзий, однажды рождающих шторм...
лишь гладь неизменна и ведает силу симпатий.