ЕВА поэма

ЕВА
                (поэма)
                О Венгрия, сестра моей России,
                В земле твоей моё расстрелянное
                сердце!

ПРОЛОГ. – Папа, кто эта девочка? Уже несколько лет я вижу её фото в нашем альбоме. Кто она?
- Ты её не знаешь…
- Но кто она? И почему на обороте написано не по-русски? Это что, адрес?
- Не спрашивай. Мне тяжело.
- У тебя слёзы? Ты плачешь? Папка! Расскажи, слышишь, расскажи!..
            
                Карпаты, Карпаты, Карпаты,
                Не наша по виду земля.
                Шагают на запад солдаты,
                Махру на закрутки деля.

                Белы гимнастёрки от соли.
                На скатках и соль и песок.
                И сердце сжимает от боли
                Простуженный чей-то басок.

                Про море ведёт он широко,
                Про волны, что где-то вдали,
                Про то, что «мы едем далёко,
                Подальше от нашей земли».

                Безмолвные кодры угрюмы.
                Чужой, неприветливый мир.
                И глубже ушёл в свои думы
                Бывалый солдат – командир.

                Жена про сынишку писала,
                Что в школу недавно пошёл,
                Что дочка болеть перестала
                И учится на «хорошо».

                Что в поле  и дети и бабы
                Не бьют перед богом поклон,
                Что если, о если могла бы,
                К нему прилетела б на фронт!

- Товарищ лейтенант! Внизу, в мадьярском посёлке, фашисты! Засели в двухэтажном жилом доме на окраине, прикрывают отступающую дивизию.

                Полоснули по нам огнём,
                Пулемётным осыпали градом.
                Мы лежим за «ежами» и ждём –
                Ожидаем приказа комбата.

                Не хотелось в конце войны
                Помирать от фашистской пули.
                Подкатили стволы пушкари
                И по дому неплохо пальнули.

                Взрывы землю подняли и дом,
                С двухэтажного крыша слетела.
                Перестали стрелять. А потом…
                Показали нам девочку в белом.

                Знает нашу слабинку гад –
                Что не станем стрелять в ребёнка.
                Пот смахнул гармонист-солдат:
                -  У меня вот такая ж…Алёнка.

                На войне привыкаешь, сынок,
                Ко всему: и к смертям и к тревогам.
                Ну, а тут уж сдержаться не мог,
                Слишком злости набралось много.

                Я гляжу на своих бойцов:
                -  Что, ребята, сыпнём песочку!
                И гранату рванув за кольцо,
                Поднимаюсь:
                -  Вперёд! За дочку!

                А в лицо – пулемётный град,
                Косит нас, как литовка травку.
                Знаешь, был я отчаянно рад,
                Что спасём молодую мадьярку.

                Хлопцев наших уже не сдержать,
                Не сдержать нашу страшную ярость.
                Надо только бежать, дожать,
                А да дому два метра осталось.

                И упал фронтовой мой брат,
                Весельчак гармонист-солдат,
                Не с невестою, ласковой женщиной,
                С разрывною пулей обвенчанный…

                Пулемёт прохрипел и погас.
                Где-то здесь, на втором, квартира,
                Из которой глядело на нас
                Существо невоенного мира.

                Дверь рванул – никого, тишина.
                Кто-то там, под кроватью, комочком.
                Наклоняюсь к комочку: она!
                И негромко зову её:
                -  Дочка!

   Я отломил её ржаную корку. Перепуганная, она прижала ручонки ко рту, вся дрожа. Смотрела то на меня, то на хлеб. Как мог успокоил её. Спросил как звать. Сообразила. «Ева» - сказала чуть слышно.

                -  А меня дядей Яшей зови.
                -  Дьядья Янош.
                -  Похоже малость.
                И, наверное, вспомнив своих,
                Как к родному, ко мне прижалась.

                Хлеб тихонько взяла из рук
                И вздохнула, и всхлипнула тонко,
                И в глазёнках исчез испуг,
                И тепло заблестело в глазёнках.

                Снял я фото с разбитой стены –
                Вот она семенит по дорожке.
                Где-то в самом начале войны
                У меня был такой же Алёшка.

                Вспомнил – к горлу комок подкатил,
                А на сердце так больно, так тяжко!
                Самокрутку  скорей закурил,
                Еву гладить давай по кудряшкам.

                Кто-то снизу меня позвал:
                -  Торопись, лейтенант! К комбату!
                Я девчурку поцеловал
                И оставил одну виновато.

                Ржавый падал на землю лист
                И взлетал, ветерком поднятый.
                А потом недобитый фашист
                Мне под ноги швырнул гранату…

ЧАСТЬ 1.                Все дороги, все дороги,
                Что взбегают на отроги,
                Что спускаются ярами,
                Что с врагами и друзьями,
                Что ещё сегодня были,
                Оборвалися при взрыве.

                Оборвались, обгорели,
                Как и полы той шинели,
                Что от снега укрывала
                И в походах согревала.
                Обгорели и пропали,
                Путь солдата оборвали…

                И тропинки, и тропинки,
                Что бегут от дома к речке,
                От сарая до крыльца,
                Стали длинными, как вечность,
                Для безногого отца.
                Все деревья стали выше
                И родной деревни крыши
                Стали выше.
                Небо – выше.   

                Синий полог, гордый полог.
                Туч белесых перегоны.
                Тучи, тучи, где тот город?
                Где тот грохот?
                Где ты, Ева?
                Кто ты, Ева?

                Может, серп войны жестокой
                Твои чувства обескрылил?
                Обескрылил твои мысли,
                Чтоб летать ты не могла?

                Нет! Нет! Нет!
                Не верю в это!
                Для тебя огромный мир,
                Для тебя огни рассветов,
                Для тебя весну и лето

                Мой отец тогда творил!

                Кто ты, Ева?
                Где ты, Ева?
                А может, это только сказка
                О бойце в зелёной каске
                И о маленькой мадьярке,
                Что война лишила детства?

                Нет! Нет! Нет!
                Не сказка. Правда!
                Ведь отец без ног…
                Кто ты?
                Где ты, Ева, Ева? 
                О каком мечтаешь счастье?
                В жизни в чём твоё участье?
                Как мечтаешь о России?
                Что читаешь о России?
                Кто друзья твои, подруги?
                Обо всём в своей округе
                С тех минут, как смолкли пушки:
                О звенящей хлебом пуште,
                И о Пеште и о Буде,
                И о том, что завтра будет,-
                В своих письмах расскажи.

                Шлю все шорохи земные,
                Крик гусиный,
                Звон металла,
                Вздох цветов
                И шёпот листьев,
                Блеск зарниц
                И синий-синий
                Васильковый взгляд России.
                Отзовись!               


ЧАСТЬ 2.                Особняк старинный,
                Сфинксы и химеры,
                Ржавчиной изъеденный
                Знак фамильный сер.
                Нынче не помещик здесь –
                Школа, пионеры,
                И у главной арки –
                Тоже пионер.

                Рассыпает солнце
                Брызги в коридорах.
                Россыпи на блузках
                И в глазах девчат.
                Я сегодня знаю:
                Очень, очень скоро
                Из-под той вон пальмы
                Звонко прокричат:

 -  Карой! Ева Карой из девятой группы, тебе письмо! Из Советского Союза!

                Обернётся Ева,
                Побелеет Ева,
                В крайнем удивленьи
                Приоткроет рот
                И письмо тревожно,
                И письмо несмело
                Из руки мальчишки
                Бойкого возьмёт.

 «Незнакомая девочка Ева!
Пишет тебе сын того русского солдата, который когда-то спас тебя.
Ты, конечно, не знаешь, что, когда тебя спасали, одиннадцать наших бойцов погибли на подступах к твоему дому…»

                Голубыми пятнами
                Буквы расплывутся,
                И обрывком памяти
                Выплывет война…
                Начиналось утро,
                Голубело утро.
                И в квартире немцы.
                И она одна.

                Под кровать забилась,
                Чтоб стрельбы не слышать,
                Но её оттуда
                Выбили пинком,
                Больно приподняли
                Из окна под крышу –
                И с дороги больше
                Не палили в дом.

«… Я не знаю кто ты. Но когда смотрю на твоё фото, мне так хочется увидеть тебя, просто так, из любопытства, какая ты стала. А может, тебя убило тем взрывом, которым ранило моего отца?..»

ЧАСТЬ 3.
 «Дорогой друг Алексей!
Я помню те события, о которых ты пишешь. Помню высокого русского солдата. Кажется, его звали Яношем. Он дал мне хлеба. Он был такой добрый. Потом уколол меня щетиной. Потом взрыв. И я больше никогда его не видела. Но ты пишешь, что он живой, что он – твой отец. Ты пишешь, когда меня выручали, погибло много русских бойцов. Я не знала этого. Прости меня…
   Я учусь три года по-русски. Буду хорошо изучать твой язык. Мне нужна для этого твоя помощь. Хотела бы написать по-венгерски, но ты не знаешь моего языка.
                Ты слышал Листа когда-нибудь,
                Его рапсодий душевную глубь?
                Ты видел Тису, её берега,
                Где горы нависли в синих снегах,
                Где с гор на пушту цветы бегут,
                Где парни пляшут в шум ном кругу,
                Где гостю доброму каждый рад,
                Где солнце в избах, в садах – виноград,
                Где любят, сеют и варят сталь,
                Где всё свободно: и ширь и даль,
                Где красным маком цветёт наш край?
                Я встречу тебя, приезжай.
                Приезжай!

ЧАСТЬ 4.
 «…Ева, я учусь в педагогическом училище. Буду учить ребятишек. Недавно мы проходили практику. Я попал в сельскую школу. К первоклашкам. Это удивительный народец. Ты б только видела, какие они старательные, какие выдумщики! А как чётко ходят на физкультуре под гармошку!..
   Отец работает комбайнёром. Недавно ему давали путёвку на выставку достижений народного хозяйства. Но он не поехал. До Москвы очень далеко, и ему трудно на костылях…
   Ева, мой друг Николай Береговой тоже хочет переписываться с девушкой. Посылаю тебе томик стихов Есенина.
   До встречи! Крепко жму руку!
   Алексей».

ЧАСТЬ  5.
 «…Алёша (разреши называть тебя так), я немного играю на рояле. Сочиняю музыку. Если ты пишешь стихи, присылай мне слова – попробую написать песню…»

ЧАСТЬ  6.                Солнце до малиновой зари
                Сумерками синими проглочено.
                Звёзды – золотые фонари,
                Небо – фонарями позолочено.

                Ветер рвёт тетрадные листы
                И тревожит песнею весеннею.
                Помнишь, Ева, как просила ты
                Написать тебе стихотворение?

                Я в слова всего себя вложу,
                Подружусь с Пегасом, с доброй Музою
                И тогда такое напишу…
                Только ты ответь на это музыкой…


                ПЕСНЯ  О  СБЛИЖАЮЩИХСЯ  МЕРИДИАНАХ   

                Ветер волны Амура качал,
                Месяц выплыл серебряным диском.
                Я тебя никогда не встречал,
                Познакомился по переписке.

                Между нами с тобой пол-Земли
                И снега, и дожди, и туманы.
                И горят маяками вдали
                Наши разные меридианы.

                Я для встреч и гвоздики нарву,
                Пусть мы скоро не встретимся, всё же,
                В Будапешт или, может, в Москву
                Мы приедем на съезд молодёжи.

                Будем песни о радости петь,
                Про дожди пропоём и туманы.
                И придут к нам народы смотреть,
                Как сближаются меридианы.

ЧАСТЬ  7.
- Слушаю вас, уважаемая.
- Я написала песню.
- Это интересно. Давайте её сюда. Так… так… неплохо… Неплохо! Проиграйте, пожалуйста.
               
                Я для встречи гвоздики нарву,
                Пусть мы скоро не встретимся, всё же…

- Достаточно. Печатать! Простите, кто автор?
- Музыку писала я, а слова – один русский парень. Алексей Ломов.
- Русский? Вы сказали «русский»?
- Почему вы так удивились?
- Вы переписываетесь?
- Не только мы. Переписывается много наших друзей, которым мы дали адреса.
- Вот оно что… Понимаете, девушка…как вас?
- Ева Карой.
- Понимаете, Ева… как вам сказать… в общем, в тексте сеть кое-что лишнее.
Следовало бы убрать всё о сближении меридианов – зачем в песне политика? – и оставить одни тёплые чувства.
- Но ведь без этого не будет песни!
- Зато будет музыка. Я не понимаю, зачем вам, коренной мадьярке,  связываться с неизвестными русскими. Подумайте, девочка, с русскими нам далеко не по пути…


ЧАСТЬ  8.                В Буде вечер. В Буде море света.
                Буда переполнена гвоздикой.
                В общежитьи университета
                Двое над одной склонились книгой.

                Пахнут свежей краскою страницы,
                Веет с них прохладою весенней.
                С каждой строчки, мятной и росистой,
                Сходит, как живой, Сергей Есенин.

                Под рукой словарь (нельзя иначе),
                Но и в нём девчата не нашли,
                Как скатиться в снег глаза собачьи
                Золотыми звёздами могли.

                Пусть читать Есенина не просто,
                Он о самом главном говорит.
                В трудных, нерешаемых вопросах
                Он для всех понятен и открыт.

                На глазах блестят у Евы слёзы,
                Тёплые стекают по щекам,
                По душевным радужным стихам,
                Превращаясь в будничную прозу.

- Не пишет Алёша, уже месяц ничего нет. Лейла, а может, у него есть девушка?
- Ну, что ты, Ева! Ведь мы просто переписываемся, чтобы больше узнать, как живут они, русские парни и девчата.
- «Просто переписываемся». Ты так спокойно говоришь об этом… И я когда-то думала, что «просто». А всё не так. Не так, Лейла!
- Ева, подружка, неужели ты…
- Замолчи, Лейла! Со мной творится что-то непонятное.
- Ева, разве можно по фото?..
- Наверное, можно.
- Даже  ни разу не увидев его, какой он есть?
- Я вижу его по письмам. Я чувствую его, понимаешь! Чувствую.
- Но письма могут и врать.
- Замолчи.
- Ева, ну, а он-то как? Как он к тебе?
- Алексей тоже хочет встретиться. Он написал письмо Молотову, своему министру иностранных дел, с просьбой разрешить нам встретиться.
- А министр?
- Чтобы доказать, что эта встреча нам нужна, Алексей отправил ему несколько моих писем и наши фото, написал ему о своём отце, о том, как он спасал меня. Он открыл ему душу, понимаешь…
- А что министр?
- Министр… Алексей не пишет об этом. Может, нельзя. А может, такой  ответ, что стыдно писать о нём. К тому же все письма проверяются.
- Значит, он тоже не сидит сложа руки. Были б такие путёвки, чтоб можно купить и поехать к ним! Или, наоборот, ему – к нам!.
- Если были б… но их нет.

ЧАСТЬ  9.

- Ева, пляши! Тебе телеграмма!
- Телеграмма? От кого?
- От Алексея. Он приезжает с Амура в Москву, чтобы говорить с тобой по Международному телефону. Он хочет услышать твой голос.
- Алексей?! В Москву! Говорить со мной!.. Лейла, милая, я услышу его голос. Я услышу! Его! Голос!


ЧАСТЬ  10.                Днями-сутками
                Поезд катится.
                И пестрит в купе
                Чьё-то платьице.

                Ветер локоны
                Треплет русые.
                Личат красные
                Эти бусы ей.

                Вдруг ко мне она
                Щёчкой левою.
                Сколько ж было в ней
                Сходства с Евою!

                Издалёка ли
                И далёко ли?
                Не решусь спросить,
                Сердце ёкает.

                Ревизор идёт:
                -  Куда едете?
                Предъявить прошу
                Мне билетики.

                К мужу в Томск она
                Из Арсеньева.
                И упало враз
                Настроение.

                Ну, причём она?
                Что в ней путнего?
                Не ищу я здесь
                Себе спутника.

                Просто сердце жгут
                (Словно в жаре я)
                Кудри Евины,
                Глаза карие.

                За окно гляжу –
                Сад, смородина.
                Полустанками
                Моя Родина.

                С шумом рек у гор,
                С кедром, с мятою,
                Неоглядная,
                Необъятная.

                Строит радио
                Настроение –
                Песни Блантера
                И Есенина.

                Не пестрит уже
                Чьё-то платьице.
                Я в окно кричу,
                Поезд катится.

                Ставлю в лад часы
                С новым поясом.
                Через всю страну
                Еду поездом!

ЧАСТЬ  11.
- Ева!.. Ева! Я плохо тебя слышу! Говори громче!
- Алёша… я слышу тебя… слышу…
- Я выслал тебе учебники и ноты песен Вано Мурадели. Спасибо за фото Мате Залки и Шандора Петефи.
- На слова, которые ты прислал мне, я написала музыку. Песню уже поют… Глупая, иногда чувствую тебя рядом, здесь, в студенческом общежитии на Сталин-Кёруте. Но тебя нет – и мне становится грустно… После окончания университета нас направят в Москву. На стажировку в биологическую лабораторию. Но это ещё не скоро.
- Ева, я слышу тебя… твой голос… Как давно я хотел услышать тебя! Ты б только знала как давно! Я почти вижу тебя.
- Фантазёр. Это невозможно, Алёша… Мама интересуется, когда ты приедешь. Я храню для нашей встречи маленький сувенир. Я его сделала сама… Не забудь, скоро трёхлетний юбилей нашей дружбы!
- Я помню, помню об этом.
- Лейла спрашивает, что с Колей, почему он не пишет.
- Пусть Лейла не беспокоится. Коля учится на офицера и сейчас находится далеко на ученьях. Он пришлёт ей сразу пачку писем.
- Алёша, неужели правда, что это – ты?! Алёша…
- Ты не волнуйся… не волнуйся, ладно? Всё будет хорошо. Мы обязательно встретимся!
- Алёша…
- Отец передаёт тебе огромный привет. Хочет увидеть, какая ты стала… Ты не представляешь, сколько б я отдал для того, чтобы не было границ между нашими странами!..
- Алёша, что тебе ответил министр?
- Я не могу сказать по телефону. Ну, в общем, меня вызывали в органы и.. крепко песочили… Ева, дружба у нас трудная, но верная. Мы обязательно встретимся! Но встреча будет только через несколько лет. Меня призывают в армию. Но ты помни меня! Обязательно помни! Никогда не забывай – и мы обязательно встретимся! Только надо сильнее в это верить!


ЧАСТЬ  12.                Пляшет ветер, книзу ветки клонит,
                По камням седым гоняет тени.
                Вспоминаю здесь, на полигоне, -
                У тебя сегодня День рожденья.

                Мне твои недавно кодры снились,
                Блеск очей и светлый локон каждый.
                Я тебя сейчас услышать силюсь!
                Я тебя сейчас увидеть жажду!

                Я живу единственной и нежной,
                Светлою мечтой о нашей встрече.
                Я живу единственной надеждой –
                Ласково обнять тебя за плечи.

                Здесь у нас метёт шальная вьюга,
                Здесь о ветер нерпы сушат ласты.
                Что же подарить тебе, подруга,
                Чтоб подарок вспоминала часто?

                Может, стих, что долгими ночами
                Я писал  под стрёкот автоматов?
                Милая, дарю тебе на память
                Свет любви и преданность солдата!


ЧАСТЬ  13.   
«Полевая почта  зпт  Ломову тчк  Дорогой Алёша   зпт  Вот я и в Москве
тчк  Теперь мы чаще будем получать весточки друг от друга  тчк  Жди моего большого письма   тчк С сердечным приветом  Ева»


ЧАСТЬ  14.                Беленькое пушистое существо
                С играющими рубинами вместо глаз.
                Ева испытывает действие
                Только что полученной вытяжки.
                Готовит хлороформ, шприц и скальпель.
                Жик-жик – и тонкая плёночка перикарда
                Сползает вниз.

                Гаснут, переливаясь, рубины.
                Умер ещё один неизвестный солдат науки,
                Умер без сопротивления, страха, упрёка.
                О чём он думал
                В последние секунды своей жизни?
                Но кролику не дано думать…

                «А ты, легла бы ты ради триумфа науки
                Живой под нож?- спрашивает себя.-
                Отвечай же!

                Отвечай Максу Петтенкоферу,
                Проглотившему холерные вибрионы,
                Чтобы найти способ победить смерть.
                Отвечай!

                Отвечай Линдеману,
                Переплывшему Атлантический океан
                На утлой посудине,
                Чтобы  испытать себя на выносливость.
                Отвечай!

                Отвечай Нотнагелю,
                Почувствовавшему смерть за несколько часов
                До её наступления и классически описавшему её.
                Отвечай!!»

                Она говорит «да» и не верит себе.
                Она говорит «нет»- и чувствует себя кроликом.

                Человек рождён, чтобы думать,
                И, думая, совершать подвиги!

                В умелых руках девушки
                Послушно работает скальпель…

                Ева проверяет действие
                Только что полученной вытяжки.


 ЧАСТЬ  15. 
«…Дома я пробыл всего сутки. Был проездом. Успел походить по ночному лесу. Отец в нём охотится на енотов и барсуков… Посылаю тебе стихотворение о нашем лесе. Не обижайся, если увидишь себя в непривычном образе. А может, ты уже знаешь русскую сказку про царевну-лягушку?..»
                Тишина пришла в густой ольшаник.
                Ветерок работает с ленцой.
                Умная Медведица Большая
                Дышит мне из космоса в лицо.

                Приплыла луна на оморочке.
                На траве росы густой налёт.
                И седая птица-полуночник
                Зёрна звёзд немеркнущих клюёт.

                Ветки шевелятся, словно крабы,
                А под ними пни, как ступы ведьм.
                Здесь, держась за гриву Горбунка бы,
                За жар-птицей в поле полететь!

                Притаились за лесной опушкой
                Очертанья нашего села.
                Здесь бы отыскать свою лягушку,
                Что б царевной для меня была!


ЧАСТЬ  16.
«Здравствуй, мама! Что случилось! Почему не пишет Ева? Может, ты что-нибудь написала ей и нечаянно обидела?..»

                Речка серебрилась,
                А потом рябила.
                Ты меня, как сына
                Первого, любила.

                Он упал под Руссой
                В белые ромашки,
                Мой братишка старший,
                Твой чертёнок Пашка.

                Ты меня не била
                И не упрекала.
                Долгими ночами
                Сказками ласкала.

                От отца ни строчки –
                Плакала тихонько.
                Озорной бесёнок –
                Подрастёт твой Лёнька.

                И твои заботы
                Мне на плечи лягут.
                Ну, не плачь, не надо,
                Отдохни от тягот.

                Из дождя-завесы
                Солнце выплывало.
                Ты меня учиться
                В город провожала.

                Серебристым снегом
                Волос пал на плечи.
                Ну, не плачь, не надо,
                Еду ж недалече…
 
                Мама, слышишь, мама,
                Подожди немного –
                И меня, родная,
                Встретишь у порога.

                Я сниму пилотку,
                С праздником поздравлю
                И платок цветастый
                На тебе поправлю.

                Но пока я  - в части
                И ещё ты пишешь.
                Что случилось с Евой,
                Слышишь, мама, слышишь?..

                Мне потом открытки
                С письмами покажут
                И об этой почте
                Кое-что расскажут.

                Я пойму, что Ева
                Думала о встрече,
                За неё молила
                Каждый день и вечер.

                Я пойму, что мама
                Думала другое:
                Незачем Алёшке
                Путать жизнь с чужою.
               
                Мало ли в России
                Есть девчат умелых!..
                Ах ты, мама, мама,
                Лучше ведь хотела…

                Я сегодня часто
                Думаю о маме.
                Сколько ж довелось ей
                Испытать с годами!

                Угасают чувства,
                Тяжелеют веки…
                Сколько же святого
                В этом человеке!


ЧАСТЬ  17.          Ещё село досматривает сны,
                А за окном призывный посвист ветра.
                О если б знали вы, как мне нужны
                Сейчас с московским штемпелем конверты!

                Прошу Москву: ответьте, где Она?
                И собирая чемодан в дорогу,
                Кладу на дно бутылочку вина
                И запаха таёжного немного.


ЧАСТЬ   18.
«На ваш запрос от 22 октября сего года сообщаем  зпт  что Ева Карой  зпт
подданная Венгерской народной республики  зпт  выехала на родину  14 августа  тчк   Центральный адресный стол»


ЧАСТЬ  19.                Небо в тучах,
                В чёрных тучах,
                Дым едучий,
                Дым на сучьях.

                Шумный Кёрут обезлюдел,
                Паутина затянула шумный Кёрут,
                И коричневый паук
                На её меридианах
                Поджидает свои жертвы.

                Травы сонны,
                Травы серы.
                Пахнет в воздухе горелым.
                День, как ночь, такой же мглистый,
                Гибнут, гибнут коммунисты.

                Жизнь подвешена на сучьях.
                Жизнь погасла в дыме путча.

ЧАСТЬ  20.
«Лёшка, привет!
Нахожусь в самом пекле. Приходится очень туго. Правда, уже кое-что проясняется. Люди начинают понимать, кто друзья, а кто враги. В письме многого не напишешь. Тем более в этом. Я даже не уверен, что оно дойдёт. Вернусь домой – поговорим. Видел Лейлу. Выскочила замуж. Спрашивал про Еву. Она её не видела с самого начала путча. Почему ты долго не отвечаешь на Евины письма? Когда Лейла видела её летом, Ева говорила. что ты, наверное, нашёл другую девушку. Вот-те какая петрушка! В общем так, дружище, чует моё материнское сердце, быть мне крёстным отцом на вашей свадьбе!
    Ну, будь здоров! Жму лапу! Твой друг Николай Береговой.»

ЧАСТЬ  21.                Слышу песню.
                Песню слышу.
                Песне этой веками жить.
                Ева,
                голову выше!
                Венгрию не убить!

                Ева,
                подруга Ева,
                День не покроется мглою:
                Ева,
                моя Россия
                Сердцем всегда с тобою!
                Ева,
                голову выше!
                Совесть твоя права.
                Слышу песню.
                Песню слышу.
                Песню
                на мои 
                слова…
               
                Я для встречи гвоздики нарву,
                Пусть мы скоро не встретимся, всё же
                В Будапешт или, может, в Москву
                Мы приедем на съезд молодёжи!

- Капитан, вот её сумочка. А вот письмо от красного и фотокарточка.
- «Еве от Алексея…» Кто он? Я тебя спрашиваю, мерзавка, кто он?! О-оо, старая знакомая! Узнаёте? Я же говорил вам, девочка, что с русскими нам
далеко не по пути. Помните, когда вы приносили в редакцию песню?
- А я ещё тогда поняла, что вы враг.
- Ну, это… сказано слишком. А что, вот он и есть тот самый Ломов?
- Тот самый!.. Слушайте, вы! Редактор-фашист или как вас там. Напрасно вы всё это затеяли. Всё равно народ выстоит и победит. Они помогут.
- Красные?! Тише, девочка. Я прикажу вас расстрелять.
- Это ничего не изменит.
- Молчать!!
                Ева,
                подруга Ева!
                День не покроется мглою.
                Ева,
                моя Россия
                Сердцем всегда с тобою!

- Шомодьвари! Заткните её глотку!
               
                Будем песни о радости петь…

- Шомодьвари! Выполнять!

                Про дожди пропоём и туманы…

- Кончайте с ней, Шомодьвари!!

                И придут к нам народы смотреть,
                Как сближаются ме… ри…ди… а…


ЭПИЛОГ.                Снова слышу рапсодии Листа.
                Лист – былая моя болезнь.
                Я хожу здесь сейчас туристом,
                Встречи с прошлым ищу я здесь.

                Виноград над плетнями рясный.
                С крыши аист слетел на плетень.
                И такой лучезарно-ясный
                Новой Венгрии новый день!

                У колодца мадьярка седая
                Прошептала тихонько: «Рус…»
                Говорю ей, поклон отдавая,
                Уважительное «сервус».

                Прохожу у плетней и калиток.
                И мне кажется, вон из той
                Выйдет Ева и с болью нескрытой
                Покачает сейчас головой:

                «Ты ли это, Алёша, милый?!
                Расскажи, как добраться смог...
                Неужели мои молитвы
                Наконец-то услышал Бог?!

                Как ждала я тебя, любимый!
                Если б знал, как тебя я ждала!
                Но года пролетали мимо
                И весна без тебя цвела…»

                И душой пламенея от счастья,
                Вдруг лицом воспылаю сам
                И в порыве горячей страсти
                Нежно к жарким прильну губам:

                «Видишь, всё так удачно вышло…»
                «Как я рада!»
                «А как я рад!»
                Но навстречу девчушка вышла,
                Поглядела и быстро назад.

- Бабушка, к нам дядя!
    Я поздоровался по-венгерски. И седая женщина долго смотрела на меня. Смотрела и ничего не видела. Она была слепа, мать Евы Карой.
- Вам писала Лейла, что Ева пропала без вести?- спросила она.
- Без вести?
- Много лет днём и ночью я жду мою девочку. Вот-вот она придёт. Но её всё нет… Садитесь, добрый человек. Вот… возьмите это. Долгими вечерами вытачивала Ева эту подковку. Возьмите на счастье. Пусть будет вам счастье!
    Маленькая Ева (так звали девочку) залезла ко мне на колени и замурлыкала:
                Ветер волны Амура качал.
                Месяц выплыл серебряным диском…

- Дядя, дядя, тётя Ева скоро приедет, да?
- «Приедет»… «скоро приедет»… Простите меня, мать Евы! Вы много пережили, знаю. Так будьте мужественны, переживите ещё одно горе. Ваша дочь, Ева Карой,  погибла в дни путча героиней венгерского народа. Мне написала об этом Лейла. Она не сказала вам правду. Её можно понять.
    Слёз у матери не было. Дрогнувшим голосом сказала:
- Я так и думала. Ева не могла иначе…

                Подруга Ева, новый день встаёт,
                Развеивая дней вчерашних дрёму.
                Другие песни Венгрия поёт,
                И мы в России мыслим по-другому.

                Осталась боль на сердце. В сердце боль.
                Она уже ничем не излечима.
                Ещё остались нежная любовь
                И память, лёгким застланная дымом.

                О той поре мечтаю иногда,
                О нашей встрече, что могла бы статься,
                О жизни общей, что была б тогда,
                Когда б твоя не смела оборваться.

                Да, я, видать, с рожденья фантазёр,
                Другого не дала природа дара.
                Я знаю, и сейчас с тех давних пор
                Мы были б на земле счастливой парой.

                Шумит весна. И ветер верховой
                Поёт о жизни, как о самом главном.
                О Ева, Ева, ты всегда со мной!
                Я ж остаюсь навек твоим Адамом.

                1963-1989


  p.s.: Прошу читателей написать рецензии на эту поэму. Автор.








ОЛОСЫ В ПОДНЕБЕСНОЙ*

/поэма/

“…Великий князь /Ярослав II Всеволодович/, вторично принужденный ехать в Орду со всеми родственниками, должен был сам отправиться к берегам Амура, где Моголы, по смерти Октая, занимались избранием нового Великого Хана.

Ярослав простился навеки с любезным отечеством, сквозь степи и пустыни достигнув до Ханского стана, он в числе многих иных данников смирялся пред троном Октаева наследника…

Говорили, что он был отравлен, что мать нового Хана - Гуюка - как бы в знак особенного благоволения предложив Ярославу пищу из собственных рук, дала ему яд, который в седьмой день прекратил его жизнь…”
/Н.М.Карамзин. “История государства
Российского. Монгольское нашествие”/

Не прошло и года, как в 1247 году в Ханскую столицу Каракорум, что вблизи истоков Амура, отправились сыновья Ярослава: Александр /Невский/ и Андрей.

1. О Русь моя, страдалица святая,
Дозволь коснуться мне твоих седин,
Дозволь прочесть страницы твоей жизни,
Сынам поведав правду о былом!

На доли поделённая князьями,
Изнемогая в сечах глубоко,
Ты в бегство обращала печенегов
И половцев с хазарами гнала.

Ты и тогда стояла непокорно,
Когда с востока хлынула Орда
И, данью непосильной облагая,
Она сынов твоих брала в полон.

Чтоб Русь вконец не разорили ханы,
С тяжёлым сердцем княже Александр
Пошёл с поклоном в земли Чингисхана,
Где ждал его коварный хан Гуюк.


* Комментарии в конце поэмы





2. - Христя, люба моя, если отец разрешит, я заберу тебя до уборки
хлебов.
- Авдеюшка, чует моё сердечко, не бывать нам вместе. Батюшка всё торочит и торочит, отдам тебя за князя, будешь жить в тереме, а не в халупе из кизяка.
- Князь обещал взять меня на свои десятины. Буду за его оралом денно и нощно угождать ему, авось и заступится против батюшки твоего.
- Конники! Авдеюшка, милый, беги хоронись! В полон заберут! А я -к батюшке.
- Пущай попробуют забрать!

3. Он прощался с любезным отечеством истово,
Уходя в неизвестность, не зная вернётся ль живым.
И князья ему верные кланялись донизу
И крестом многократно они осеняли его.

- Волю, княже, ты вымоли у распроклятого.
Разорил басурман и издергал нас нехристь вконец.
Коли это ярмо скоро с Руси не снимется,
Нам, неслаженным, станется только живьём на погост…

Ярославль покидая с братом кровным и преданным,
Уходил Невский-князь со дружиною малою
В путь к далёким истокам Амура в Монголии,
В дикий край нелюдимый, где батюшка сгинул,
Бить додолу челом Хану - злобному варвару.

Что ему уготовила доля-судьбинушка:
Люту смертушку или пристойный, счастливый конец?
Или рабство для русичей с тягостным бременем,
С унижением-горечью для сердец горделивых?

Через чёрные дебри тайги неизведанной,
Через голые степи печально-ковыльные,
Что костьми дальних странников густо усеяны,
Через горы песка, как огонь раскалённого,
Шли на конях полгода, с жаждой, голодом споря.

На траву и на снег опускалися немощно,
Впереди лишь погосты народов кочующих
Да распластанный коршун в синеве ледяной.
Здесь водили купцы караваны верблюжие,
Скифы, воины конные, бились с опасностью
В ожидании сладком златом вдоволь насытиться.
Здесь землицу, казацкой ордой заселённую,
Режут злые кыргызы и дунгане арыками.
Где-то тут тлеют кости родимого батюшки –
Ярослава Второго Всеволодовича.


4. Что это, что это, что это там,
Там за холмом разливается тучей?
Это баскаки* погнали не скот -
Пленников к долюшке их неминучей.

Плётки стегают вдоль плеч и хребтов -
Бабьих, мужичьих и хрупеньких детских.
Русские люди пообочь тропы
Сном засыпают навечным, мертвецким.

- Рода чьего ты, поведай нам, смерд?
Кто твой хозяин, какого удела?
Голову русич поднял тяжело:
- Княже, тебе-то какое здесь дело?

Невский опешил: - Ты как говоришь!
Или баскаки отбили твой разум!
Смерд молодой бородою мотнул,
Искоса глянул бичующим глазом:

- Вон посмотри, что ты сделал с людьми:
Нас, не тебя гонят к ворогу, княже!
- Вижу я, смерд. Эта доля твоя
Снегом седым мне на голову ляжет.

- Княже, а случаем ты не Невской?
Помню с Невским мы дубасили шведов,
Немцев тузили на Чудском вовсю.
С нами тогда пребывала победа.

Невский прищурился: - Ты, знать, Авдей,
Ворога меч от меня отвративший?!
Ныне мы оба к врагу на поклон,
Оба в сражениях лиха хвативши.

- Княже, пред нами прогнали обоз.
Христя в нём, девка моя, недотрога.
Слышь ты, у Хана спроси за неё,
Если тебе не покажется много…



5. - Великий Хан, приветствую тебя! С братом своим единоутробным
князем Андреем - я прибыл сюда по твоему приглашению.
- “По приглашению”?! Нет, я тебе приказал!
- Да, Великий Хан, по твоему приказу.
- Ценю твою храбрость, князь Александр. А знаешь, зачем я позвал тебя?
- Думаю, ты хотел меня видеть.
- “Видеть”?! Русичи плохо платят дань. Я даю вам ярлыки. Ты, князь, будешь сидеть на престоле в Киеве и весь юг у тебя, а князь Андрей – во Владимире. Вы будете моей правой рукой на Руси. Вы будете собирать много дани. Или нет?!
- Да, Великий Хан. Мы будем собирать дань.
- Много дани!
- Да, Великий Хан, много дани.
- И пока два потока Хара-Мурена* будут бежать на восток, вы оба будете стремить на восток потоки дани для укрепления моего могущества!
- Да, Великий Хан. Дозволь спросить, Великий Хан, о полонянке Христе. Она шла с первыми обозами.
- Первые обозы уже прошли на Ханбалык…

6. Нукер*, преданный служка нойона* в округе,
Пригонял полонян в отдалённый улус*,
Где веками кочует меж седыми хребтами
Неспокойное озеро-море Лобнор.

Здесь растили они гаолян и чумизу,
На просторах бескрайних пасли табуны,
Дерзкий русич Авдей на нойона батрачил,
За сохою ходил и табунщиком был.

Он улус весь объехал, ища свою Христю,
От смертельной тоски по любимой страдал
И однажды узнал, что злопамятный нукер
Христю с новым обозом отправил на юг.

Там, на юге, где жили издревле китайцы,
Злобный хан Хубилай фанзы их разорял
И, людей ненавидя, тяжёлою данью,
Непосильною данью он всех обложил.

Днями с кречетом хан пребывал на охоте,
Где гонял кабаргу и разил фазанов.
А сегодня ему привели полонянку,
Что своей красотой полонила его.


Он поднял паранджу - нежный розовый лотос!
Только Бог на Руси мог такое создать!
Мигом хан воспылал - и накинулся коршун,
И сорвал паранджу, и сорвал лепесток…


7. Бежала Лета - времени река.
Авдея гложет с Христею разлука.
Безусый хлопец - нынче старикан,
А китаянка Сю - его подруга.

У них пятнадцать выросших детей
/Авдей жалел, что Сю дряхлеет рано/.
Из всех сынов любил седой Авдей
Сильней других сметливого Ивана.

Тот при монголах коновалом стал,
Спасал табун от оводов и сапа,
Свою жену-китайку обожал
И баб замужних не пытался лапать.

Авдея вызвал в свой шатёр нойон,
Где бунчуком в лицо и ноги тыкал:
- Пойдёте с Ваном, и возьмите жён,
Перегонять табун до Ханбалыка…

Уже давненько хан Гуюк почил,
А новый жил с соседями воюя.
При нём всегда его кешугой был
“Суанхун Улосе Ка-ху-вей цинкюи.”*

Он часто хвастал близким и друзьям:
- Мой русский полк - надёжная охрана!
И только верный старый темник Ян
Смотрел недобро на бахвала-хана…

В императорский полк постоянно доставлялись русичи - взрослые и подростки.
“В 1332 году прибыли три партии в Ханбалык. В первой луне князь Джанчи привёл 170 русских и получил за них 72 дина серебром и 5000 динов бумажными деньгами.
В седьмой луне князь Янтемур привёл 2500 русских…”

/Из китайской летописи/

- Великий Хан, тебе табун пришёл -
Подарок от нойона из Лобнора.
- Вели кормить пришедших хорошо,
Прислать вели ко мне для разговора…

- Я слышал, дед, что ты детьми богат,
Понаплодил сынов на всю округу.
Езжай в улус. Я буду только рад,
Когда ребят пришлёшь в мою кешугу.

Пойдём, тебе своих я покажу.
Детьми, как видишь, тоже я не беден.
С женою русской и ещё рожу…
Постой, старик, ты почему стал бледен?!

Авдея словно жаром обожгло:
Увидел Христю – богдыхана* жинку.
Он снова зрел прекрасное чело,
Вот только эти чёртовы морщинки.

Он снова, милый русич, перед ней!
О как он был ей бесконечно нужен!..
И с губ красивых сорвалось “Авдей,”
И на колени пала перед мужем…

8. В 1368 новый император Поднебесной Тогон-Темур /Шуньди/
был свергнут китайскими повстанцами вместе с олосами 10-тысячной императорской гвардии, которыми командовал князь Бяо - праправнук русича Авдея.
“Когда стрелы попадают в тело, русские спокойно вытаскивают их, потом смотрят друг на друга и смеются…”
/Из китайской летописи/

9. Олосы, олосы, русые волосы,
Блещут глаза, как слюда.
Кто ваши матери? Где ваша родина?
Как вы попали сюда?..

Олосы, олосы, чёрные волосы,
Серые с синькой глаза.
Вам не увидеть далёкую родину,
Взгляд устремив в небеса…

Олосы, олосы, чёрные волосы,
С узким разрезом глаза.
Имя и речи у вас чужеродные
И на затылке коса.

10. - Князь Ю, вы как-то упоминали, что ваш дед-олос по имени Бяо
руководил отрядом, свергавшим ненавистного Шуньди.
- Да, мой император. Я помню старинную легенду про моего дальнего предка, пригнанного монголами в Поднебесную. Кажется, его звали Авдей. Он любил русскую девушку Христю там у себя на родине и не мог её найти здесь. А когда нашёл, был уже стариком, а она – женой императора…

- Чтобы казну пополнить в Поднебесной,
Князь Ю, пойдёте шёлковым путём,
Вьюки набейте розовым фарфором,
Зелёным чаем, рисом, гаоляном.

Узнайте там секрет булатной* стали,
Изрядно запаситеся индиго,*
Ковры скупайте, медные кувшины
И всё, чего в Китае недостаток.

Велю особо привезти мне ладан…
Из олосов возьмите всю охрану
И выступайте в путь к шестой луне.
- Служу тебе, мой император, вечно!..

11. Плывут верблюды по барханам Гоби,
Бредут в песках безводной Алашани.*
Жара за сорок сушит и коробит,
А даль седая миражами манит.

По зарослям сухого тамариска*
Проносится стрелой табун куланов.
По-над песком летает коршун низко
И падает на спину тарбагана.*

Давно пусты бурдючные запасы,
А в мыслях застоявшихся - водица:
Сейчас бы осушить бадейку разом
И загодя как следует напиться!

Пошёл ажрек* - трава солончакова:
Верблюды сразу зашагали споро.
И люди будто народились снова,
Увидев вдалеке огни Лобнора…

12. В аймаке* нынче долгожданный праздник -
Здесь каравана, словно бога, ждали,
Мечтали накупить товаров разных,
О новостях в империи гадали.

Князь Ю сошёл с верблюда у колодца.
Велел скорей снимать с животных вьюки,
Он подождал, пока отряд напьётся,
И сам простёр к воде холодной руки.

Раскрыв с “почтовым” ивовую клетку,
Послал его лететь в Пекин стрелою,
И вдруг увидел тонкую, как ветку,
Покрытую серебряной росою,
Девчурку юную в толпе стоявших.
Она была, как нераскрытый лотос,
Со дна бутон до солнца приподнявший.

На лоб спускался золотистый локон.
В больших глазах - подсиненная тайна,
Что чувства нерастраченные будит.
Разлёт бровей и шея быстрой лани,
И по орешку там, где будут груди.

Князь Ю пленился красотой, которой
Его особа юная пронзала.

Но не сдержавши пристального взора,
Лань взбрыкнула и резко убежала.

Весна опять вернулась в его сердце,
В котором мысль уже созреть успела:
Пойдёт ли эта лань за иноверца
В столицу из далёкого удела?..

13. 1468 год. Князь Ю, сердце которого опалено огнём любви, с
тяжёлыми думами отправляется дальше - через перевалы Тянь-Шаня до Яркенда, через Памир - до Мараканды* - в места, где жили и творили поэты Саади и Фирдуоси, призывавшие племена к объединению и сопротивлению против завоевателей.

Персия. Эльбурса* перевалы.
В этот гордый дружелюбный край
Прибыли товары из Китая -
В апамейский* караван-сарай.

Здесь давно гостит печальный путник,
Чьи вьюки пылятся на камнях.
Он одет в кафтан широкополый
С оторочкой - мехом на краях.

- Что с тобою, русич, приключилось?-
Подошёл участливо Князь Ю.
- Мор свалил двоих моих верблюдов,
Почитай, уж месяц как стою.

- Далеко ли путь твой пролегает
И идёшь с товарами куда?
- В ту страну, где горы выше неба,
Где не видят снега никогда.

- Мне близка твоя тревога, русич:
Тех вон двух верблюдов забирай.
Вспоминай хотя бы редко князя,
Когда в тёплый свой прибудешь рай.

- Князь, постой, прими бочонок мёда.
Мы ведь тож не лезем мордой в грязь.
- Как зовут тебя, весёлый путник?
- Афанасий я, Никитин, князь…

14. В тяжёлых думах Князь спешил из Тира,*
Товаров в разных странах накупив.
Он жил мечтою повстречаться с тою,
Какую видел в самых ярких снах:

С огромными манящими глазами,
С блестящими жемчужными зубами,
С губами цвета лотоса, что взгляды
Ласкает в императорском пруду.

С руками резвыми, что солнца ткут лучи,
С фонтаном смеха, брызжущим из губ,
С копной игривых золотых волос
И чутких ушек, утонувших в них.
 
Он яблоки её прелестных щёчек
Безумно неотрывно целовал
И вот уже не нежные орешки,
А апельсины страстно щекотал.

О как тоска томила его сердце,
Сгоравшее в огне большой любви!
О сколько мук тяжёлых ожиданий
Он вынес, часто думая о ней!

Сейчас бы лишь одна её улыбка
Его больную душу исцелила…

15. И снова караван гостит в Лобноре.
Князь просит толмача узнать о Ней.
Но весть его нисколько не согрела:
- Её готовят к свадьбе, господин.

- Вели послать с подарками верблюда.
Я зреть свою любимую хочу!
- Но, господин, сосватана Аксинья,
Жених Никита девку сторожит.

- Вели Никиту в клетку под запоры!
Обоих их сопроводим в Пекин.
А там увидим, кто из нас достоин
Стать мужем этой чудной стрекозе…

16. Князь Ю предстал пред очи богдыхана:
- Мой император, из далёких стран
Доставил я корицу и гвоздику,
Имбирь с ванилью и в цветках шафран,
Ковры в тюках и синее индиго,
Персидский мускус, кованый булат,
Свинец из Тира, вазы из Дербента…

Мой император, кажется, не рад?

- И это всё?
- Нет, господин. Привёз ещё дивчину,
Что наших нежных лотосов нежней.
Хочу её себе сосватать в жёны.
- Но мне сказали, есть жених у ней!

- Да, господин. Но я добьюсь, чтоб дева
Меня… меня лишь только полюбила!
Не вижу жизни дальше без неё,
Она собой мне белый свет затмила…

17. Забившись в угол, плакала Аксинья.
Князь Ю пытался девушку ласкать,
Но та была к нему непримирима:
Он хоть и ласков был, но нелюбим.

Он приносил ей разные подарки:
И злато ей дарил, и жемчуга.
Поняв, что чувств ответных не добиться,
Страдалец-Князь совсем затосковал.

Она ж в тоске сгорала без Никиты
И в страстных грёзах пребывала с ним,
Когда взаправду он пред ней явился,
А вместе с ним и старый богдыхан:

- Ты - мой гвардеец, ты - его девица,
Готовьтесь к свадьбе в розовом дворце.
Мы с Князем ваш союз благословляем,
Вам жить в столице возле нас велю…

Дожив с женой до старости глубокой,
Никита тихо вечером почил.
Над телом горько плакали Аксинья
И дюжина их любящих детей…

18. А знал ли кто-то на Руси Великой,
Что где-то есть неведомый Китай?

В 1567 году царь Иван Грозный послал в Поднебесную казаков Ивана Петрова и Бурнаша Ялычева “для разведывания о неизвестных землях.” Именно тогда были получены на Руси первые сведения о Китае.
Казаки узнали, что:
- Очень-очень древней Поднебесной
Управляли Яо, Шунь и Юй.
- В Поднебесной жил мудрец Конфуций,
Он учил, как предков надо чтить.
- Из коры древесной непотребной
Они писчей делали бумагу.
- И фарфор, и компас, дымный порох
Тоже там тогда изобрели.
А цветастый нежный шёлк - “тот прямо
Делали из шёлковых червей”…
“… А самое чудное, Государь, видели мы белых людей с косичками, волосами русыми и глазами чёрными. Ну, русичи и русичи! Поспрашали их, а они лопочут по-ихнему и нас не разумеют…”

19. В 1618 тобольский воевода послал казаков Ивана Петлина и Петюньку Казылова в Пекин, из которого они привезли грамоту от императора Ван-Ли.

20. Шагал по Сибири семнадцатый век,
И с ним рука об руку шёл человек.
Он был землеходец, добытчиком был
И зла, и добра никому не чинил.

Ему на пути повстречался даур,*
И поршни,* и малица* шиты из шкур.
- Скажи, брат, река это иль окиян?
- Китаи прозвали его Хэйлунцзян.*

- А чей тот дворец, чесноком* обнесён?
- Там князь Албаза и четырнадцать жён.
Даур ему нёс кабарга, соболей.
Даура он лупит. Совсем не жалей.

А там за рекою – свирепый чжурчжэнь,*
Он тоже плохой: забирает олень,
Даур дни и ночи работай ему.
Где люди хороший, совсем не пойму…

Быть может, не так, а быть может, и так
С дауром в тайге повстречался казак.
И вот по прошествии нескольких зим
На месте их встречи встал град Албазин.

Но мало ему довелось постоять -
С чжурчжэнем проклятым пришлось воевать.
Стоять против тысяч солдат не с руки -
И град оставляя, ушли казаки.

А раненых всех и кто немощен был
Богдоец* Лантань беспощадно пленил:
И олосы снова попали в рабы.
Но доброй бывает десница судьбы.

О пленниках новых прознал богдыхан -
И вот уже Ваня не Ваня, а Ван:
Он голову налысо бреет ножом
И право имеет на несколько жён.

Он доблестный воин, толмач, драгоман.
И новый Сын Неба - его богдыхан,
Его охраняет он ночью и днём
И думать он должен лишь только о нём.

Срединной империи верный слуга,
Он смело идёт, сокрушая врага.
Жене-китаянке он преданный муж,
А целому выводку папа к тому ж.

Он редко уже вспоминает отца,
Он матери даже не помнит лица.
Но снятся порою берёзки ему
И русская печка в отцовом дому,

И луг разнотравный, и сумрачный лес,
Куда он в глухую чащобу залез,
И хлопцы, такие ж, как он, агольцы,
И в доме отца с бердышами стрельцы…

   В 1685 маньчжуры предложили албазинскому гарнизону перейти в подданство Цинской империи. Часть казаков согласилась и со своим священником переселилась в Пекин. В 1686 их зачислили в лучшую часть маньчжурской гвардии императора – отряд «Знамени с жёлтой каймой». Албазинская сотня получила землю, дома, деньги и была зачислена в высший социальный слой жителей Пекина.
   Фамилии албазинцев не известны, но, согласно преданиям, там были семьи Яковлевых, Дубининых, Романовых (сейчас эти фамилии звучат в Китае, как Яо, Ду, Ло…).
О сколько ж пришлых с узкими глазами,
Живя в Китае, нынче дружат с нами!
Они - Хуаны, Суни, Шуни, Ваны,
А в прошлом - наши русские Иваны.

21. В 1689 граф Фёдор Алексеевич Головин в Нерчинске подписал первый русско-китайский договор, по которому устанавливались границы и разрешалась взаимная торговля.

22. Ушёл в преданье генерал Лантань.
Амур ласкает берега седые,
Там на одном - бесхитростный Китай,
На этом - сердобольная Россия.

Они - как братья. Нет, как брат с сестрой,
Которых при рожденьи разлучили.
И вижу я у них живой настрой:
Чтоб семьи их и дальше дружно жили.

В 1858 генерал-губернатор Восточной Сибири граф Николай Николаевич Муравьёв подписал с Китаем Айгунский договор, определивший русско-китайскую границу по Амуру.

23. В 1899-1901 в Северном Китае вспыхнуло ихэтуаньское восстание, названное боксёрским - от “Кулак во имя справедливости и согласия”. В отрядах этого антиимпериалистического восстания вместе с китайцами находились и потомки албазинцев.

24. Нам дней не забыть тех кровавых, ненастных,
Когда, отряхнувшись от царских оков,
Россия делила на белых и красных
Единоутробных несчастных сынов.

Одни уходили, крестяся, в Европу,
Где лиха хватили потом через край.
Другие решили сначала на пробу
Смотаться поближе - в соседний Китай.

Они непрестанно Отчизной болели
И искренне верили - им повезёт.
И им повезло: в Поднебесной осели,
Где их приютил милосердный народ.

Кто-то из них потом отправился за лучшей долей в Австралию и Канаду, в Аргентину и Парагвай. Кто-то остался работать на Китайско-Восточной железной дороге. 
Но и эта волна русских, как и другие, накатывавшиеся столетиями, легко растворилась в миллиардном этносе китайцев, произведя на свет олосов с чёрными волосами и узким разрезом глаз.

25. Отец мой был в Китае в 45-м.
Пройдя с боями по стране маньчжура,
Он со своим единокровным братом
Гонял япошек аж до Порт-Артура.

Китайцы, нас встречая, ликовали,
“Шанго! - кричали. - Драстуй, капитана!”
И было видно, как давно нас ждали
Простые люди - без чинов и сана.

В былое канул богдыхан-предтеча.
Сорвав оковы векового рабства,
Восстал колосс и, расправляя плечи,
Создал своё большое государство.

Китай с Россией завязала дружба.
Как две семьи, мы полнокровно жили.
И если им бывало что-то нужно -
Мы помогали, строили, дарили.

26. В 1966-76 в Китае произошла так называемая “культурная революция”, оказавшая негативное влияние на развитие страны.

Два берега - две страны,
Но солнце одно над ними.
И тучи, дождями полны,
Одними ветрами гонимы.

С течением споря, баркас
Вовсю лезет вон из кожи.
Китайцы приветствуют нас,
И мы их приветствуем тоже.

А берег ползёт, как рак,
И хочется к людям ближе.
Но вот в нас швыряет толпа
Цитаты из красных книжек.

Нам кажут язык и зад,
Вослед кулаками машут
И тщатся хулу сказать
По-русски на Родину нашу.

Проходят и ночь и день.
И снова к нам руки тянут.
Да, чувства простых людей,
Познавших недолю, не вянут.

Не кажется странным мне,
Уже не кажется странным,
Что в этой одной стране
Соседствуют разные страны.

Два берега – две судьбы,
Но тянутся тёмной ночью
Друг к другу света столбы,
Как сильные руки рабочих.

27. Отношения с Россией, подпорченные “культурной революцией”, сегодня стабильно добрососедские. Китайцы едут к нам, мы - к ним. Обмениваемся опытом, торгуем. Они женятся на русских женщинах, увозят их в Поднебесную. И опять, как в старину, рождаются дети с чёрными волосами и узким разрезом глаз. В приграничье кровь перемешана настолько, что “чистого” китайца без примеси русского - найти трудно. Нельзя исключить, что и в Мао Дзедуне и в Дэн Сяопине не примешаны русская кровь, русские корни - корни потомков тех оросов, что доставлялись в Китай монгольскими нукерами и маньчжурскими амбанями.* Не зря и сейчас тысячи жителей Поднебесной называют себя албазинцами. Сегодня в Пекине проживает около 250 потомков  албазинцев, никто из них не знает русского языка, но православная община сохраняется.

28. О куня Сунь, сыграй нам на хуцине,*
А ты, Ю-Фэнь, на ди* ей подыграй,
Рассказ свяжите из белых событий,
Что в новую историю вплелись.

ПОВЕДАЙТЕ,
Как олосы служили богдыхану
И жизни не жалели за него
И как они трудились на нойонов,
Пасли коней, растили гаолян.
Как русскому - родному - языку
Монголов и китайцев обучали
И как потом Китаю помогали
Прогнать с земли зарвавшихся квантунцев.

ПОВЕДАЙТЕ,
Как искренне и крепко
Любили русичи Авдей и Христя,
И как Никиту с юною Аксиньей
Свёл неразлучно старый император,
И, как друг другу в жизни помогая,
Соседствуют Россия и Китай.

            Ни хао, Джун-го!*
Вечно здравствуйте, Китай и Россия!

                К О М М Е Н Т А Р И И

ОЛОСЫ  В  ПОДНЕБЕСНОЙ – русские в Китае
САНХУН  УЛОСЕ  КА-ХУ-ВЕЙ  ЦИНКЮИ – вечно храбрая русская гвардия, где
ОЛОСЫ и УЛОСЕ – искажённое ЫАЛУОСЫ, что значит «Россия», «Русь», «русские».
БАСКАК – монгольский военачальник, производящий сбор дани
НУКЕР – дружинник в войске нойона
ХАРА-МУРЕН (чёрная река) – Амур по-монгольски
УЛУС – селение, становище кочевников
КЕШУГА – воинское подразделение
БОГДЫХАН – титул китайского императора
МАРАКАНДА – Самарканд
БУЛАТ – булатная, или дамасская сталь
АЙМАК – селенье в Центральной Азии
ИНДИГО – синий краситель
АПАМЕЯ – аул в горах Эльбурса
АЛАШАНЬ – пустыня на юге от пустыни Гоби
ТАРБАГАН – грызун рода сурков
ТАМАРИСК – пустынный кустарник
АЖРЕК – трава, растущая на солончаках
ТИР – город у Средиземного моря
ДАУРЫ - народ, живший в верховьях Амура и в долинах рек Аргунь и Зея
ПОРШНИ (МОРШНИ) – обувь из одного куска кожи, собранного вокруг ноги на ремешке, продетом в прорези
МАЛИЦА – глухая длинная рубаха с капюшоном из оленьих шкур
ХЭЙЛУНЦЗЯН (река чёрного дракона) – Амур по-китайски
ЧЕСНОК – частокол
ЧЖУРЧЖЭНИ – племена тунгусского происхождения, предки маньчжур, обитавшие в Северном Китае
БОГДОЕЦ - маньчжур
АМБАНЬ - помощник правителя-маньчжура
ХУЦИНЬ – двухструнный смычковый инструмент
ДИ – китайская флейта
КВАНТУНЦЫ – войска японской императорской армии
НИ  ХАО, ДЖУН-ГО! – здравствуй, Китай!






АЛЕКСЕЕВСК - СВОБОДНЫЙ
(театрализованная поэма)               
               
Ведущий: «Этому городу самой судьбой предназначено стать центром восточной цивилизации в России».
                Фритьоф Нансен, норвежский
                полярный исследователь, побывавший
                в Алексеевске в 1913 году

 Год 1887-й. (Фонограмма: нарастающий плеск волн, на фоне которого отчаянный      
                мужской крик:
  -  Сергуха! Держи перо! Ставь на китайца! Ставь руля на   китайца! Обходи
     водоворот! Правь к берегу… К Петропавловке!..
     Плеск волн затихает)

    С того памятного сплава по Амуру прошло 14 лет.


Год 1901-й.                (На авансцену выходит чтец):
               
                Жужжал над ухом монотонно зуммер.
                В углу дрожала старая иконка…
                Век пара тихо, незаметно умер,
                Век атома орал в пелёнках звонко.

                Ему «старик» успел взвалить на плечи
                Тревоги, смуты, все другие беды,
                Ему (уже в обличье человечьем)
                Велел держать в руках судьбу планеты…
 
                Текли спокойно по равнинам реки,
                Росли леса и оседали горы,
                Но вдруг взялись откуда-то «эсдеки»
                И повели о власти разговоры:

                - Довольно с нас царя и царских служек!
                Не жить народу с разовых подачек!
                Союз борьбы сегодня людям нужен.
                Грядёт свобода! Выше знамя стачек!»

                Уже не очень доверяли слухам,
                Не жались от начальственного рыка.
                И был уже парнишка не Сергухой –
                Сергеем стал. Поручик Безъязыков.

                Он при Дворе служил в полку охраны,
                Его устав расписан по минутам.
                А время шло, и поздно или рано
                Судьба его должна смениться круто.

                Так уж сошлось, что молодой поручик
                И в дни торжеств, и в дни ненастных буден
                Княжнам весёлым был как солнца лучик.
                А кем потом он, через годы, будет?

                Злой рок ещё над ними не витает
                И мир переворотом не расколот,
                Никто планиды собственной не знает,
                И нет ещё проекта на мой город.

                Но ветка Транссибирской магистрали
                Уже чуть-чуть придвинулась к Амуру.
                И в порубежье шпики замелькали,
                И над Амуром тучи ходят хмуро…


Год 1904-й                (Фонограмма: нарастающая мелодия песни «На сопках    
                Маньчжурии». На её фоне – сценка: наказ генерала Куропаткина
                поручику Безъязыкову)

Куропаткин: - Поручик Безъязыков?
Безъязыков:  - Так точно, Ваше Высокопревосходительство.
Куропаткин: - Откуда вы?
Безъязыков: - Амурский я. Есть там такая деревенька – Суражевка.
Куропаткин: - Вы служили в полку его императорского Величества?
Безъязыков: - Да, Ваше Высокопревосходительство.
Куропаткин: - Так-так… Поручаю вам, господин поручик, доставить этот пакет  коменданту крепости Стесселю. На словах передайте: «Порт-Артур не сдавать, удерживать до подхода сухопутных войск. Биться до последней капли крови!» Ну, с Богом, поручик!
                (Поручик козыряет, поворачивается, уходит)


Год 1904-й.                (Фонограмма: классическая музыка. Чтец):

                Княжна за княжной – все четыре!
                Царь в радости и в печали:
                Давно в православном мире
                Наследника люди ждали.

                Какого он имени будет?
                Куда поведёт Россию?
                Не лют ли он будет к людям
                И все ли невзгоды осилит?
                Шептались фрейлины в светлицах:
                - Сама что-то выглядит квёло.
                - Опять разродится девицей.
                - В тот раз родила без укола.

                - Врачей понаехало много!
                Сам Боткин дежурит у ложа.
                Надежда, сказали, на Бога.
                - «На Бога»? Да нет, непохоже.

                - За бабкой отправились в бричке,
                Та лучше любых эскулапов…
                - Ну, кто-нибудь дайте ж мне спички!
                - Бесстыжая! Видел бы папа!...

                *   *   *
                Всю ночь не спала повитуха,
                Увлёкшись пустым разговором.
                Но вдруг её чуткое ухо
                Взбодрилось от сильного ора.

                К утру поприбавилось схваток.
                Стонала родильница жутко,
                Глазела вокруг виновато,
                Ища продохнуть промежутка.

                -  Алиса… Алиса… Алиса… -
                Шептал Государь очумело.
                А злыдня ему: - Помолися.
                Не лезь в наше бабское дело…

                Минуты казались годами.
                Но было всего лишь два мига:
                Миг первый -  Дворец будто замер,
                Второй – все вздрожали от крика.

                - Прими, Государь, твой наследник!
                Пусть душу тебе успокоит.
                Притихнут живучие сплетни
                От смеха мальчонки в покоях…

Год 1912-й. Ведущий: Близкие к царю люди не раз пытались предупредить его, заставить   
                принять   срочные меры для предотвращения катастрофы, стабилизации   
                положения. Однако Николай, вежливо выслушивающий их страстные
                призывы, оставался глух. Более того, последние годы царствования всё 
                очевиднее  становилось желание Николая Второго вообще уйти от решения 
                острых внутриполитических проблем.

                (Фонограмма: завывает метель. Чтец):

                Мела метель над городом Петра,
                Волчицей выла, заходилась плачем…
                Как хорошо он чувствовал вчера,
                А нынче чёрной думой озадачен.

                Царь-император сдвинул ткань гардин,
                Прошёл к столу, присел тревожно в кресло.
                В огромной зале он совсем один,
                Один, как смертник скорбный под арестом.

                Худые мысли душу полонят:
                «Ужель конец империи приходит?
                Ну, почему меня во всём винят?!
                Чем заслужил я нелюбовь  в народе?

                Плетут, что я не больно-то умён,
                Что у народа море крови выпил.
                Забыли все, куда их вёл Гапон
                И как душил их вешатель Столыпин!

                Столыпин, тот, конечно же, колосс,
                Поднаторел от жарких думских схваток.
                Да, он тащил – один! – громадный воз
                Российских бесконечных неполадок.

                Но разве я награды за труды
                Ему не вешал собственной десницей?!
                Я нынче весь в предчувствии беды,
                И он, покойник, мне ночами снится…»

                Царь бросил взгляд глубоких синих глаз
                На карту, достающую до пола:
                Олонец, Рига, Тверь, Донбасс, Кавказ,
                А там Сибирь, а за Сибирью – голо.

                А за Сибирью – Тихий океан
                И в нём дозорный флот Владивостока,
                И остров, что в полон японцам сдан,
                И всё это далёко, так далёко!

                Лежит в снегах великая страна,
                Бескрайняя, холодная, седая.
                Богатствами наполнена она
                От Вислы до Кореи и Китая.

                Их надо взять с земли, из-под земли.
                Вот если б к ним железные дороги,
                Да если б нам соседи помогли –
                Мы б нерушимы сделались в итоге!

                Мужик всё чаще едет на восток,
                В глазах фабричных поугасла злоба.
                Какой Россию ждёт в ближайшем рок?
                На что смотреть бы надобно особо?

                Уже во всём наметился подъём,
                Сырьё рекой поплыло в заграницы.
                Даст Бог – ещё и лучше заживём,
                Коль будем все молиться и трудиться.

                Меж государств, и малых и больших,
                Уже набиты дружески тропы.
                Россия почитается у них
                За добрую кормилицу Европы…

                Царь взял пакет, облитый сургучом.
                Что в нём таится: немочь или сила?
                Читает. Будто солнечным лучом
                Лицо его внезапно озарило.

                Гондатти шлёт ему  благую весть
                О городе, что ставится на Зее,
                О новоградцах, что сочтут за честь
                Носить царёво имя – Алексея.

                «Алёшка… сын… тебя ждёт мой престол,
                Не града ты – империи достоин!
                О, если Бог тебя б к нему привёл!..
                Кабы ж ты не был так серьёзно болен.

                Из разных стран свезу к тебе врачей.
                И я даю тебе, Алёша, слово:
                Ты вырастешь нисколько не слабей,
                А то и крепче всех детей дворовых!»

                Правитель тут же подписал указ:
                « Быть посему, пусть будет Алексеевск!
                Потомки, может, не забудут нас,
                Добро в том граде пестуя и сея».

Год 1912-й.                12 августа. Дальний Восток
                (Фонограмма: классическая музыка. Чтец):

                Не на простыньке белой в роддоме
                И не в пахнущей хлебом соломе,
                И не в поле среди васильков –
                Должен был народиться ребёнок
                Под ругню повивалок ядрёных,
                Свист нагаек и цокот подков.

                Проходили все нужные сроки.
                Волновалися, ждали мороки.
                Грянул август. И вот второпях,
                Поднапрягшись, вконец обессиля,
                Жизнь дала ему матерь-Россия,
                На стальных разродившись путях.

                (Видеоряд: один за другим идут слайды:
                - разбивка будущего города на кварталы;
                - строительство моста через Зею;
                - бараки;
                - каторжане разбивают скальный грунт кирками;
                - перевозка грунта на подводах;
                - приехало начальство и др.)  Чтец:

                Город мой, ты ещё в колыбели,
                В лёгком чепчике, сшитом из ели,
                В распашоночке из листвяка.
                И тяжёлые чёрные тучи
                Покрывалом  холодным, колючим
                На тебя не спустились пока.

Год 1913-й, январь.   
                (Ведущий говорит и на этом фоне разворачивается сценка):               
                - арестанты в кандалах  работают кайлами, круша скальный грунт; 
                - конвоир с винтовкой наперевес, сворачивает «козью ножку»;
                - арестанты переглядываются, кивают друг другу и неожиданно
                набрасываются на стражника)…

                (Звучит гонг, оголтелые крики):
                - Всем лежать! Лежать, мать вашу!! Безъязыков, сволочь!!!
                (Беспорядочная стрельба):
                - Сукин сын…Ушёл!.. Ушёл стерва!.. Ну, погодь-погодь!..
Из рапорта:  «На постройке линии Амурской железной дороги  партия каторжан в 16 человек окружила шестерых конвойных, отняла у них оружие и скрылась. Среди них: Порфирин Сидор Андреевич, срок 20 лет; Безъязыков Сергей Александрович, срок 25 лет; Никольчук Иван Сидорович, срок…»

Год 1913-й,  июль.            (Фонограмма: заунывная музыка, два чтеца):

                1-й.  Четыреста тридцать первая верста -               
                Семь километров до Зейского моста.

                2-й.  Хилая кляча влачит волокушу
                С трупом, завёрнутым в грязный холст.
                Вот и ещё одну  богову душу
                Возчик унылый везёт на погост.

                1-й.  Даль безмятежна, не звенят кандалы,
                Рядом с усопшим лопата да колы.

                2-й.  Никнут полыни, как инок в молебне.
                Мокнут бахилы от брызг росы.
                Мамка из Тульской губернии, крепни:
                Мирно почил твой единственный сын.

                1-й.  Знайте и помните, ныне кто жив,
                Правду о жизнях, кто здесь положил: 

                2-й.  Спит каторжанин под шпалою каждой,
                Ссыльные спят под «железкою» тож.
                Жаль, не рождаются узники дважды,
                Им, подневольным, цена одна – грош.

                1-й.  Из тёмных бараков пропитой и злой
                Арестантов сгоняет на насыпь конвой.

                2-й.  Звенью кандальной поёт «колесуха»,
                Песней печальною полнится ухо.
                Слева и справа чахоточный хрип.
                Встань, Алексеевск! Раздвинься, Транссиб!   


Год 1013-й, август.                (Фонограмма: плеск морских волн. Издали доносится
                песня, которую поёт мальчик. Вот и он сам: в шортиках,               
                фланелке и бескозырке. В траве ловит светлячков).
                Чтец:
                Над Ливадией лунная ночь.
                Бьёт прожектор насыщенно с вышки…
                Нынче смог он болезнь превозмочь:
                Свет в душе у царёва сынишки.

                - Светлячки! Огонёк у жучка!
                Ой, погас! Ой, горит! Угасает…
                И уже осторожно рука
                На фланелку жучишку пускает.

                Рыщет в душном малиннике Джой,
                Заскулил вдруг, присевши на хвостик.

                (На заднем плане мальчик разговаривает с собакой)

                - Что случилось, собачка, с тобой
                Может, кок дал невкусные кости?..

                Уходи, надоедливый пёс,
                Вон иди поиграй с Деревенько.
                Вижу, рыбку тебе он принёс.
                Дай побыть одному хоть маленько…

                Я иду помечтать у воды,
                Посидеть у ночного прибоя,
                Поглазеть на блестинки слюды,
                Разыгравшиеся под водою.

                Вон дельфинчик! Дельфинчик, я тут!
                Но дельфины ко мне не идут.
                Им привычней гулять на просторе!
                Мы на яхте догоним их в море!..

                Только папка с утра пулемёт
                На детали опять разберёт
                И меня собирать их заставит,
                А потом Деревеньку приставит,

                Чтоб за мною глядел да глядел,
                Чтобы я не споткнулся случайно,
                Чтобы я не наткнулся нечайно…
                Надоел!
                Надоел!!
                Надоел!!!
                (Плеск волн нарастает)

                Кто-то к стенке огромный прирос,
                Затаился вон там за скалою.
                Где же мой затерялся матрос ?!
                Почему он не смотрит за мною ?!

                Тень улиткой ползёт по стене,
                На улитке и беска и клёши.

                (Мальчик):
                - Деревенько! Матросик! Ко мне!

                (Деревенько, возникая):
                - Это я, не пугайся, Алёша…

                (Мальчик):
                - Дядька! Дядька! Родимый, ты здесь!

                (Деревенько):
                - Тебя ищут  княжны и царица!
                Тут, дружочек, уже и не счесть
                Скольким людям пришлось заблудиться.

                Завтра утром ко мне на «Штандарт»!
                Научу и рулить и авралить.
                Но сперва, коль не схлынет азарт,
                Будешь, Ваше Высочество, драить…

Год 1916-й, весна.               (Сценка: царь Николай Второй награждает
                Безъязыкова георгиевским крестом).

                Царь: - Фамилия, штабс-капитан?
                Безъязыков: - Безъязыков, Ваше Величество!
                Царь: - Откуда родом?
                Безъязыков: - С Алексеевка… на Дальнем Востоке.
                Царь: - Из Алексеевска, говоришь. Да уж знаю (Гордо). Из города   
                Алексеевска! Вот так!.. Знаешь, за что крест вешаю?
                Безъязыков: - За Двинск, Ваше Вели…
                Царь: - Довольно, довольно! Не за Двинск, штабс-капитан, а за Нарочь. Твой   
                пленник, воин, помог Ставке разработать крупную операцию, а      
                Второй армии обойти немца с флангов. Так-то… Надеюсь, штабс-
                капитан, больше не будешь вызывать генералов на дуэль?
                Безъязыков: - Никогда, Ваше Величество!.. Откуда вы знаете?
                Царь: - Ну, вот… «откуда вы знаете»… Знаю! И про побег твой с каторги
                знаю. Думаешь, царь забыл кто у него при дворе служил. Так-то…

Год 1917-й.     Весть о свержении царя пришла в Алексеевск 3 марта 1917 года.
                (Фонограмма: разухабистая кабацкая музыка, быстро затухающая)
               
                Чтец:    Публичный дом на улице Весёлой.         
                Отсюда, налюбившись до зари,
                Наутро разбредались гости квело:
                Жандармы, торгаши, золотари.

                А рядом с ним, в иллюзионе «Солей»,
                Свершалось много всевозможных чуд.
                Сюда сегодня, весело глаголя,
                На сход стекался весь чиновный люд.

                Вопроса два: кого избрать в управу
                И как отныне город называть?
                Решили миром – в главы надо правых:
                Эсеров надо в главы выдвигать.

                А город что ж… он сызмалу народный.
                И не гневить чтоб ропщущий народ,
                Его назвали простенько – СВОБОДНЫЙ,
                Свободный от царя, от Бога, от…

Год 1918-й,  3 июля.       (Сценка: красноармеец Безъязыков с винтовкой и
                Комиссар Юровский)               
               
              Комиссар: - Красноармеец Безъязыков, зачем через поварёнка вы попросили
                цесаревича подойти к вам?
              Безъязыков: - Я хотел спасти Алексея.
              Комиссар: - Что-о?!
              Безъязыков: - Товарищ Ломтев, я услышал разговор Юровского с этим… из
                Москвы. Их хотят расстрелять. А пацанёнка-то зачем? Девок зачем?
              Комиссар: - Вы что, хотите под трибунал?! Забыли, что вы – царский офицер!
              Безъязыков: - Ведь расстреляют же мальца! Жалко...
              Комиссар: - Враньё! Семью переправят на новое место. Идите, Безъязыков, в
                казарму! Куренков, встаньте на пост!..

                (Фонограмма: тревожная музыка, то нарастающая, то затихающая)
                Чтец: 
                В восьмом часу пришёл лейб-медик Боткин,
                Он осмотрел у всех носы и глотки,
                Извлёк из сумки старый стетоскоп,
                Прослушал спины от голов до поп.

                Проверив ложкой горло у Алёши,
                Увидел покраснение на коже
                И от него заставил пить настой…
                А за дверьми уже ходил конвой.

                Уже слышнее становился топот.
                Уже сильнее становился шёпот.
                А на дворе стремительно смеркалось,
                И до злодейства оставалась малость.

              Комиссар: - Господа Романовы, в  связи с тем, что белые
              войска подошли вплотную к Екатеринбургу и в комнатах  становится
                небезопасно, прошу всех спуститься в подвал…
               
                Чтец: -  Царь на руках нёс дорогую ношу –
                Наследника, царевича Алёшу,
                Он с ним спустился на ступеньку вниз,
                За ним – царица, зорко глядя ниц,
                За ней – процессия из трёх княжон,
                Лейб-медик Боткин (с ними всюду он),
                А следом вся вельможная прислуга.
                Так шли они, ступая друг за другом…

                Сырые стены, копоть жирных свеч
                И злая дрожь от пяток и до плеч.

                Здесь ни скамьи и даже стула нет,
                И лишь царице дали табурет…

              Комиссар (своей команде): - Разобрать оружие! Примкнуть штыки!
                Пошли, товарищи!

                Чтец: - Они ввалились мощною толпою,
                Историею проклятые судьи,
                Страны великой мрачные герои.
                А против них – другого мира люди…

              Комиссар: - Именем революции...

                Чтец: - Царь осенил себя знаменьем крестным
                И пред штыком, безжалостно-железным,
                Спокойно, стойко преклонил колени,
                А на руках, к его груди прижавшись,
                Лежал сынок, от холода дрожащий,-
                Его судьбы печальной продолженье.

                Комиссар: - … приговорить к высшей мере социальной защиты…

                (Удары гонга, беспорядочная стрельба, предсмертные вскрики, испуганный
                голос мальчика)   

                Чтец: - Побоище не длилось и минуты.
                Повержен царь, княжны, царица-мать,
                А немощный наследник почему-то
                Всё не хотел от пули умирать.
 
                Кровь заливала белую рубаху.
                Он видел, как работали враги:
                Кололи зло, неистово, с размаху…
                -  Матросик!
                Деревенько!
                Помоги!

                1-й чекист: - Кого, вашбродь, себе на помощь кличешь?
                Кромя меня, не пособить нихто. Покеда, ваше царское
                величье!..
                Цесаревич: - За что меня?!
                За что?
                За...               

                Чтец: -  Лишь третий выстрел укротил мальчонку.
                В глазах его застыл немой вопрос.
                Твоя вина, что ты смеялся звонко
                И до царя немножко не дорос.


Год 1919-й.         (Сценка: командир партизанского отряда, высокий, худой, чубатый,
                с родинкой у носа, и Безъязыков)

Командир: - Дядь Серёжа! Безъязыков! Зайди со своей пехтурой в тыл японцам, а я –
                эскадроном в лоб.
Безъязыков: - В лоб опасно. Может, у них засада на флангах?.. Возьмут в кольцо и из
                пулемётов всех переколошматят.
Командир: -  Я высылал разведку – Герку Рулёва. Говорит – всё чисто.
Безъязыков: - Ну, если так, смотри…
Командир: - Сверим часы. Сейчас одиннадцать с половиной. Начнём в четыре. Самый
                сон. Япошки будут ещё храпака задавать.

                (Фонограмма: конский цокот, нарастающие крики «ура», стрёкот пулемётов,
                разрывы гранат, предсмертные вскрики, мелодия песни
                «Дан приказ ему-на запад», затем резко обрывающаяся)    
                Автор:
                Сдуваю пыль с пластов былых времён –
                И слышу топот конниц Чингисхана.
                Но хана нет, полки ведёт не он.
                Полки ведомы внуками тирана.

                Повдоль Амура полчища идут,
                Им нет преград и море – не преграда.
                Спасут японцы тихий свой уют
                И не проспит ли грозный час микадо?

                Пласт за пластом – и вот уже маньчжур
                Крадётся тёмной ночью к Албазину,
                На Зее ставит стойбище даур.
                Разводит сою и растит скотину.

                Прошёл Амуром славный Невельской,
                Пометив здесь российские границы.
                И Муравьёв казаков на постой
                Определяет жёстко по станицам.

                Я слышу где-то долгое «ура»,
                Стрекочет «гочкис», забивая крики,
                И шашка рубит смаху до бедра,
                И тело разом протыкают пики.

                А вон, качаясь  на крутой волне,
                Из пушки лупит с Зеи канонерка.
                И вот уже на вздыбленном коне
                Застыл скульптурой легендарный Герка.

                Неброские отметины от ран
                Несёт на теле мой родной Свободный,
                В Гражданскую – боец и партизан,
                А в мирной жизни – городок работный…

                Сдуваю пыль с пластов былых времён –
                И чётче вижу Будущего лица.
                Я в них уже немножечко влюблён.
                Как ими жизнь потом распорядится?


Год 1933-й.                (Фонограмма: трагическая музыка)  Чтец:

                Тридцать третий год. Караульный взвод
                Вдоль путей железных гонит зеков.
                Долгий умный взгляд – очи говорят,
                Очи – в чёрной рясе человека.

                Я его узнал! Я его читал!
                Он не просто ум, а ум вселенский!
                Шёл вдоль ветки БАМа человек упрямый,
                Идолу не сдавшийся Флоренский.

                Я не знаю, с ним кто ещё сравним.
                Он – Сократ и Пушкин! Ньютон! Ломоносов!..

                Вот один упал. Сделать бы привал,
                Но охрана зырит зло и косо.

                Злющий на весь мир рыкнул конвоир:
                -  Тебе что, ещё поджопник надо?!
                И послал пинок прямо между ног.
                И опять бредёт людское стадо.

                Вдруг команда: - Стой! Руки за спиной!
                Неча на людей глазища  пялить!
                Я кому сказал! Опустить глаза!
                Ну-ка с места все рысцою взяли!

                Утром, суки, всем – поднимать пути!
                Там лафы не ждите, симулянты.
                Хватит мне про почки чепуху нести!
                Врежьте-ка по почкам этому, сержанты!..

                Кто бежать не смог и ещё не сдох,
                Падая, у Бога просит смерти.
                Нынче, видно мне, многих ждёт в тюрьме
                Крест, уже сколоченный из жерди…

                Где погост и был, не видать могил.
                И слабеет память год от года.
                Здесь который год жизни за народ
                Идолу несли «враги народа».

                Город мой родной страшной был тюрьмой,
                Был столицей жуткого БАМЛага.
                Сколько ж здесь людей из-за тех путей
                Сгинуло Отечеству во благо!

Ведущий:          За годы сталинских репрессий в 9 лагерях и пересыльных тюрьмах
                Свободного, насчитывавшего всего 40 тысяч населения, перебывало около   
                250 тысяч человек, более 10 тысяч из которых умерло и расстреляно.
                Здесь отбывали срок известные в стране и мире люди: Константин
                Рокоссовский, Анастасия Цветаева, Павел Флоренский, Юрий    
                Домбровский…

Год 1939-й.       (Сценка: полутёмная комната с зарешёченным окном у потолка. За
                столом следователь, мужчина лет 25 с круглым, розовым
                лицом и рыжим клочком усов под носом. Взгляд змеиный,
                пронзительный. На кадыке – родимое пятно. Напротив
                следователя – арестант на выстойке, руки за спиной)

Следователь: - Вы – сын врага народа Безъязыкова Сергея Александровича?
Зек: - Мой отец никогда не был врагом народа.
Следователь: - Говорите, не был… Ну, хорошо! Работая  лаборантом на зерновом складе
в городе Свободном, вы умышленно заражали зерно личинками амбарного долгоносика,
тем самым произведя порчу зерна в количестве 57 тонн. Так?
Зек: - Я не заражал зерно.
Следователь (распаляясь): - Едрёныть! Выходит, я его заражал?!
Зек: - Я не заражал зерно, товарищ следователь!
Следователь (зверея и вставая): - Стало быть, ты не заражал. А кто тогда заражал?! Пётр Первый!? Ты! Ты, сволочь, а не мифический долгоносик! Хочешь, это самое, выкрутиться, курва!.. Вот два свидетеля! Читай!.. (Бросает на край стола бумаги, исписанные неровным почерком).
Зек (прочитывая бумаги): - Это навет. Я не заражал.
Следователь (нажимая кнопку на столе): - Веснин и Сорокин! Берите этого…делайте с
ним что хотите, но он должен дать признание. Всё, едрёныть! Пшли!..

Ведущий:  Выездная сессия судебной коллегии – печально известная «тройка» - признала жителя города Свободного Безъязыкова Иосифа Сергеевича виновным в порче 57 тонн зерна, избрав для него меру социальной защиты в 25 лет лишения свободы.


Год 1941-й.           (Фонограмма: нарастающая мелодия песни «Священная война»,
                телеролик на тему Великой Отечественной войны).

Ведущий:     Четыре долгих года войны, да и потом ещё два года, страна жила
                «по карточкам». По ним выдавали пайки хлеба, сахар, рисовый бульон
                в столовой, на поверхности которого плавали пять-шесть кружочков
                подсолнечного масла (саму же кашу отправляли в госпитали раненым      
                воинам). Голодная судьбина ждала семью, которая или потеряла
                карточки или их у неё украли.

           (Фонограмма: разрывы снарядов, скрежет гусениц танков, нарастающая стрельба)
                Чтец:
                В забытой землянке, что мхом поросла,
                При тусклой коптилке больница была.
                Здесь фельдшер больным не рецепты писал –
                Горящий свинец из груди вырывал.

                Отсюда ушёл в свой неистовый бой
                Майор Безъязыков, земляк дорогой.
                И снова осколок его поразил,
                Но только недолго его он носил.

                Зубами скрепя и неровно дыша,
                Он рану бинтом обмотал не спеша.
                А рядом его гаубичный расчёт
                Вёл злющим «пантерам» убийственный счёт.

                - Четвёртая, язви её в гитлерштрасс!
                За Волгу! За Днепр! Сталинград и Донабасс!..

                Откуда-то сбоку, как туча, как вихрь,
                Влетел на позицию бешеный «тигр».

                Майор перед зверем ничсуть не сробел,
                В секунду громадину взял на прицел.
                В тяжёлом дыму заюлил исполин –
                «Великой Германии» преданный сын.

                Кучнее посыпал осколочный град,
                Когда по позиции бухнул снаряд…

                Лишь только Иосиф остался живой,
                Чтоб с прежнею яростью ринуться в бой.

                За жизни больших европейских держав
                Здесь русский герой оборону держал
                И, будучи ранен, в грязи и крови
                По зверю ударить ещё норовил.

                Всё скрылось в чахоточном чёрном дыму,
                Дым с гарью глотать приходилось ему,
                И чудился Осе призейский простор…
                Фашисты его расстреляли в упор.


Год 1944-й.               (Сценка: разговор генерала, высокого, худого, с седым чубом
                с сержантом)

Генерал (удивлённо): - Безъязыков? Майор Безъязыков – сын георгиевского кавалера Безъязыкова Сергея Александровича! Живой! Живой, сукин сын!!!
Сержант: - Живой, товарищ генерал. Только не майор, а сержант.
Генерал: - Как «сержант»? Кто понизил тебя в звании до сержанта?
Сержант: - До рядового, товарищ генерал. Сержанта только позавчера дали.
Генерал: - Ну-ка, ну-ка, рассказывай!
Безъязыков: - Когда ребят всех порешили, я держал позицию. А потом и меня… Короче, оказался у них в плену. Думали, раз офицер, можно что-то вытянуть. В лазарет поместили, чуток подлечили. В общем, помереть не дали и сильно не охраняли. Ну и…
Генерал (нетерпеливо): - Сбежал?
Безъязыков: - Сбежал, товарищ генерал. А наши… сами знаете… особисты…пока доказывал, то да сё…в общем, штрафная рота… Потом ещё два ранения и снова лазарет… уже наш.
Генерал: - За что Красную Звезду дали?
Безъязыков: - Так это ещё под Москвой, товарищ генерал,,, когда немца обратно погнали.
Генерал: - Без вас, сибиряков и дальневосточников, Москву наверное б не отстояли. Одним словом, герои!.. Так как же, товарищ майор…
Безъязыков: - Сержант, товарищ генерал.
Генерал: - Уже майор! Я возвращаю тебе звание, майор! Негоже боевому, опытному офицеру в рядовых ходить… Ну, так как же ты не уберёг своих артиллеристов, майор?
Безъязыков: - Их танковая дивизия «Великая Германия», да вы знаете!..на нас так поднасела! Продыху никакого…
Генерал: - Сколько ж порешили танков?
Безъязыков: - Только мой расчёт – пять машин. Сам считал. А потом не помню. Память отшибло.
Генерал (задумчиво): - Да-а, память, память… А где сейчас Сергей Александрович, мой боевой товарищ… по Гражданской. Я тогда эскадроном командовал, а он – отрядом.
Безъязыков: - В 30-м отца осудили за антисоветскую пропаганду – за то, что он лечил больных народными средствами, травами…
Генерал: - Георгиевский кавалер и вдруг лекарь! Ну и ну. Так где он теперь?
Безъязыков: - Замёрз на лесоповале.
Генерал: - Как на лесоповале?! Он что?!. Да-да-да… понимаю, понимаю… Лесоповал…лесоповал. Много он хороших ребят повалил. Многих…

Ведущий:          В годы войны Свободный ремонтировал разбитые на фронте вагоны,
                делал огнемёты и сапёрные лопаты, гранаты и мины, лыжи для
                десантников, шил шубы и унты для лётчиков, лечил раненых в госпиталях, 
                обучал призывников и добровольцев искусству боя, создавал дома для
                сирот.
                Каждая семья выращивала на своём огороде табак для воинов, шила
                для них кисеты, вязала тёплые варежки и носки.
                Ощущая на себе постоянную заботу тыла, воины-свободненцы
                проявляли на фронте чудеса героизма. Слава об их подвигах не должна
                исчезнуть из народной памяти. Вот они, наши герои:

                (Фонограмма: трагическая музыка. На авансцену выходят два чтеца
                и попеременно называют имена героев):

                Максим Георгиевич  ВОРОНКОВ
                Тимофей Яковлевич  ГОРНОВ
                Павел Яковлевич  ГРИЩЕНКО
                Пётр Павлович  ДНЕПРОВСКИЙ
                Григорий Андреевич  ЕКИМОВ
                Иван Степанович  ЗАЖИГИН
                Дмитрий Леонтьевич  КАЛАРАШ
                Иван Михайлович  КАСАТОНОВ
                Виктор Николаевич  КОСОВ
                Фёдор Илларионович  МАРЧЕНКО
                Нина Максимовна  РАСПОПОВА
                Михаил Иосифович  РОДИОНОВ
                Флавиан Владимирович  РЫСЕВЕЦ
                Пётр Иванович  СЕДЕЛЬНИКОВ
                Николай Ануфриевич  СИКОРСКИЙ
                Георгий Арсентьевич  СКУШНИКОВ
                Василий Никонович  СЛАСТИН
                Василий Афанасьевич  СУСЛОВ
                Алексей Дмитриевич  ТЕРЕШКОВ
                Борис Петрович  УЩЕВ
                Иван Герасимович  ШАБАНОВ

Ведущий:         Они ушли молодыми, почти мальчишками. Такими они и останутся
                в нашей памяти.

Год 1953-й.       (Сценка: кабинет с портретом Дзержинского на стене. За столом седой
                чекист в форме полковника. Перед ним на выстойке арестант)

Чекист: - Заключённый Безъязыков, ваша статья?
Зек: - 58-я, гражданин начальник.
Чекист: - Поясните.
Зек: - Ранили… попал в плен…
Чекист (перебивая): - Где были в концлагере?
Зек: - В концлагере не был. Был у них на передовой.
Чекист (напрягаясь): - Это как понимать?
Зек: - Был у них на передовой, в лазарете.
Чекист (раздражённо): - В лазарете?! На передовой?! (пристально смотрит на зека).
Зек: -  Малость подлечили… ушёл к своим.
Чекист (с сарказмом): - Прямо сказка! «Подлечили», «отпустили», «ушёл к своим»… вы понимаете, что вы несёте?! (вдруг осекается). Что у вас с лицом? Вас что, порезали в зоне?
Зек: - Осколки, гражданин следователь… от снаряда.
Чекист (полное непонимание): - От какого снаряда… ранения, что ли?
Зек (поднимая рубаху): - Да тут у меня их море! Восемь дырок только от осколков и с десятков – от автомата… не считая в руки и  голову.
Чекист (пристально, по-иному, глядит в глаза зеку, вытирает слезу под глазом): - Ну,
почему в ваших документах об этом ни слова?! Почему?! (орёт) По-че-му?!!
Зек: - Наверное, так надо.
Чекист (взрываясь): - «Так надо»!.. «так надо»… (остывает, лезет за платочком). Сволочи (стыдливо смотрит в глаза зеку)… И у нас, как видите, не всё в порядке… всех стрижём под одну гребёнку (тяжело вздыхает)… Сколько ж вас таких… по лагерям и тюрьмам!.. Боже… боже ж ты мой! ( вытирает слёзы, высмаркивается)… Ладно… ладно, Иосиф Сергеевич… ладно! И для вас светлый день настал. Вы подпадаете под амнистию, объявленную Советским Правительством (из ящика стола вынимает коробочку). Получите свои ордена…

Год 1967-й.                (Фонограмма: спокойная музыка. Видеоряд: идёт строительство,
                машины с бетоном, дымят заводские трубы, улицы рабочего
                города)
                Автор:
                Как и тогда, бегу вприпрыжку в гору,
                Ловлю жучков в заброшенных траншеях.
                Отсюда, с высоты, мой милый город
                Мне почему-то кажется роднее.

                В зелёных кущах – крыши, крыши, крыши.
                Над шифером – мудрёные антенны.
                Я не стою, я забираюсь выше,
                Чтоб лучше видеть наши перемены.

                Иглой упёрлась в небо телевышка.
                Видок отсюда – можно заглядеться!
                Не я гляжу, глядит на всё мальчишка
                Глазами нераспознанного детства.

                Он лазил здесь в чужие огороды,
                Под прошлогодней шарился ботвой
                И, драники глотая без охоты,
                Потом холодной запивал водой.

                Он не читал про Гулливера книжек.
                Он часто дрался, но был битым чаще…
                Я забираюсь выше, выше, выше,
                Я иногда грущу о проходящем.

                Один как перст я на вершине сопки,
                Дышу прохладным, сладким, вольным ветром,
                Гляжу, как там, в низине, неторопко
                Снуют авто, мотая километры.

                Как катера ведут плоты по Зее
                В сплавной затон – к гудящим пилам в пасти,
                И как дымком иссиза-синим веет
                От пепельных цехов «Автозапчасти».

                Бегут в делах зашившиеся люди.
                Чадят вдоль улиц трубы избяные.
                Народ с мечтой, что завтра лучше будет,
                Спешит шагнуть  во времена иные.

                Мой милый город с высоты роднее.
                В нём то же всё и всё давно не то же.
                Года идут – и мы с тобой стареем,
                А жизнь – она становится моложе.


Год 1983-й.        (Кухня «хрущёвки». На плитке кипит вода. Иосиф Сергеевич беседует
                с Автором о жизни и по ходу дела заваривает чай)

Алексей (автор): - Дядь Ось, ты прожил жизнь. Скажи, из-за чего у нас все эти беды?
Почему так плохо живём? Немцев побили, япошек поколотили, а они, посмотри, вон как
разжились! А мы, победители…
Иосиф Сергеевич (выставляя кружки на стол): - Я думаю, Алёшка, всё дело в наших руководителях. Да и в нас самих тоже. Народ мы уж больно доверчивый, терпеливый: ничего не надо, лишь бы не было войны.
Алексей: - Значит, дело в руководителях… в основном.
Иосиф Сергеевич (разливая чай по кружкам и придвигая  Алексею сахар и ложечку):
- Взять хотя бы Ленина. Кто заварил Октябрьскую кашу, а следом и Гражданскую войну? Он. Помнишь его девиз: «Расстреливать каждого, кто мешает идти вперёд!» Дорасстре-ливались. Миллионы крепких мужиков положили… А Сталин, этот идол, которому все поклонялись, идол, который сгубил в лагерях и тюрьмах больше сорока миллионов народу!.. Потом этот… кукурузник…
Алексей (размешивая сахар): - Хрущёв.
Иосиф Сергеевич: - Ну, он, правда, надо отдать ему должное, не губил так здорово. Но тоже не мёд… Затем «герой» войны, которому всё грудь расширяли: ордена уже некуда было вешать.
Алексей: - Брежнев Леонид Ильич.
Иосиф Сергеевич (отхлёбывая глотками, смакуя): - Да, второй наш Ильич, язви его…
Вот эти все ленины, сталины, брежневы, хрущёвы, они что, нашими думками жили? Нашу пищу ели? Чифирь с одной кружки вместе с нами пили? Мечтали, чтоб мы разбогатели? Чтоб все свободными стали? Как бы не так! Мы для них всегда были послушными оловянными солдатиками. Чернью. Простонародьем…
Алексей: - Ну, это понятно. Вожди, и столичные и местные,  и тогда и сейчас живут в своё удовольствие и им на нас, мягко говоря, наплевать. Из-за них и живём плохо.
Иосиф Сергеевич: - Не только из-за них. Бог проклял нас.
Алексей: - Бог?.. Дядь Ось, ты ж не веришь ни в бога, ни в чёрта!
Иосиф Сергеевич: - Не верю, так что ж… Помнишь, я тебе рассказывал о своём родителе, который у царя служил, о Сергее Александровиче Безъязыкове?
Алексей: - Ну, ты говорил.
Иосиф Сергеевич: - А знаешь, что он твоего тёзку – царевича – от расправы пытался спасти? Я тебе тогда не говорил об этом. Нельзя было… Так вот, слушай. Всю царскую семью – царя, царицу, трёх девчонок и парнишку, именем которого наш Свободный раньше звали, - всех расстреляли. А знаешь, что команду на это Ленин со Свердловым дали?
Алексей: - Сейчас об этом везде пишут.
Иосиф Сергеевич: - Вот я и думаю, что Бог или чёрт, может, природа… в общем, прокляли нас. Весь русский народ прокляли за эту чудовищную казнь. Деток сволочи не
пожалели. И это проклятие висит над нами с тех пор.
Алексей: - Мистика, дядь Ось! Сам подумай, как оно, проклятие, может «висеть».
Иосиф Сергеевич: - Может, Алёшка. Висит да ещё как! В умах висит, в сердцах, в душах! Может, и все наши никудышные вожди - тоже посланное нам проклятие. И все их никчемные коллективизации, борьба с так называемыми кулаками, все их репрессии и войны, и финская и немецкая, сейчас ещё и афганская – всё это нам в наказание. Ты не думал об этом?
Алексей: - Не думал.
Иосиф Сергеевич: - А ты подумай. Институт, небось, не зря кончал. Голова-то у тебя, поди, шурупит. Вот и шурупь, как страну из дерьма выручать… А ты что всё расспраши-ваешь? Я, как дурень…
Алексей: - Написать о тебе хочу.
Иосиф Сергеевич: - Чего обо мне-то. Я – как все, вшей в окопах кормил, людей убивал…
Алексей: - Не людей, дядь Ось, а нелюдей. Фашистов. И не вшей кормил ты, а целую страну спасал. И не страну только, а всю Европу! Весь мир, если хочешь!
Иосиф Сергеевич: - Вона куда завернул! А я – вшей…


Год 1990-й.              Из письма Беъязыковой Светланы Иосифовны:
                «…В Свободном шесть однообразных статуй Ленина…Наш город со дня
                своего рождения носил имя цесаревича Алексея, казнённого с согласия Ле-            
                нина, скульптурное изображение которого находится на главной площади
                города. Предлагаю последнее убрать и установить на ней статую невинно
                убиенного мальчика Алексея, одетого в форму юнги. Может, это действо
                хоть на немного снизит то возмездие, которое семьдесят с лишним лет
                дамокловым мечом висит над российским народом и над нашим городом,
                в частности.»

                (Сценка: В кабинете  Первого секретаря ГК КПСС за столом: он сам,      
                майор КГБ и полноватый лысый старик в пиджаке с орден-
                скими планками; взгляд змеиный – пронзительный, немига-
                ющий. Круглое дряблое лицо. Выцветшие рыжие усы.  На
                кадыке родимое пятно. У двери молодая женщина)
Старик: - Светлана Иосифовна Безъязыкова?
Безъязыкова: - Да.
Старик (тяжело поднимается из-за стола, кланяется здороваясь за руку): - Здравствуйте, Светлана Иосифовна. Мы тут с товарищами (показал рукой в сторону стола) решили с вами побеседовать. Не возражаете? Вы работаете с детьми?
Безъязыкова: - Да, я учительница.
Старик (интересуясь, учтиво): - Как вам живётся, Светлана Иосифовна, в наше, стало быть, непростое время?
Безъязыкова: - Как всем.
Старик: - А ваш отец, простите, как его… Иосиф Сергеевич, кажется… Где он сейчас?
Безъязыкова: - Вы знаете моего папу?
Старик: - Точнее сказать – знал… это самое… по молодости. Он ещё живой?
Безъязыкова (догадываясь с кем имеет дело): - Мой папа умер. Он и мёртвый вас интересует?
Майор (сощурив глаза): - Ну, зачем вы так, Светлана Иосифовна. Товарищ из области
интересуется… Мы и о вас любопытствуем. Учительница, работаете с детьми, в газету написали (ухмыльнулся). Ишь чего надумали, Светлана Иосифовна! Это ж вы сами, без подсказки, написали, чтоб с площади убрали Ленина, а на его место поставили царского сынка, так это?
Безъязыкова: - Так, ну и что?
Первый секретарь: - Вы что же, товарищ Безъязыкова, и детям несёте такие кощунственные мысли?
Безъязыкова: - Почему кощунственные? Наш город пять лет носил имя цесаревича Алексея. Что плохого сделал россиянам этот невинный мальчик? Царь – может быть, но… мальчик?!
                (Мужчины многозначительно переглянулись. Майор шепнул
                Первому: «Одного поля ягода»…)

Старик (раздражённо): - Светлана Иосифовна, вы живёте в советской стране… в стране победившего социализма, в стране с коммунистическими идеалами… как вы, едрёныть, можете такое говорить!
Безъязыкова: - Вам было бы приятней, если б я лгала?
Майор (взрываясь): - Монархистка! Нам лгать не надо! А ты вот, мать твою за ногу!..учи-
тельница… Кто допустил тебя работать в советской школе?! Чему учишь детей?!
Старик (жестом осаждая майора): - Правда, Светлана Иосифовна, разве вы сами этого
не понимаете?
Безъязыкова: - Кажется, начинаю понимать.
Майор (показывая составленную из пальцев решётку): - Смотри, умница, как бы не ока-
заться там…
Безъязыкова: - Но сейчас на 37-й год!
Майор: - Год и, правда, не тот, но мы, красавица, те! А язычок у тебя, умница, длинноват. Можем укоротить, чтоб твоя фамилия полностью соответствовала смыслу (коряво  усме- хается)… Не пугайтесь, Светлана Иосифовна, мы, конечно же,  не ежовы и не бери…
Старик: - Ну, так что, Светлана Иосифовна… Думаю, мы с вами побеседовали и разговор пойдёт вам на пользу. А наша беседа останется между нами, не так ли?
Безъязыкова (бесстрашный взгляд на Старика): -  А если не останется?
Майор (выйдя из себя): - А если не останется… пеняй на себя!
Безъязыкова: - Я вас поняла. Мне можно идти?
Старик: - Светлана Иосифовна, стало быть, только без обиды. Мы с вами поговорили и всё!.. Всего хорошего, Светлана Иосифовна!..
Безъязыкова (с вызовом): - Прощайте.

               
Год 1995-й.      В этом году Указом Президента Российской Федерации рядом со
                Свободным создан космодром для испытания и запуска ракет стратегичес-
                кого назначения
                (Фонограмма: музыка песни «Заправлены в планшеты космические …»)

                Автор:
                И вот я вновь иду на нашу сопку
                (Взбегать уже не позволяют годы),
                Сюда давно людьми набита тропка,
                Как в островок ещё живой природы.

                О руки трётся розовый багульник,
                И к нежным мыслям подступает дрёма.
                И вдруг я слышу, как стартует лунник
                С командой лучших асов космодрома.

                Я вижу, как, по-прежнему красива,
                Походкою и твёрдой и вольготной
                Идёт в века богатая Россия
                И вместе с ней зажиточный Свободный.

                Я вижу город в самых ярких красках,
                С бульварами, коттеджами вдоль Зеи.
                В весёлых плясках и рабочих касках –
                Таким, чтоб все дивились и глазели.

                И это мы его таким создали!
                Здесь наши пот и кровь, мечты и руки.
                Мы от отцов заботу переняли,
                Чтоб интересней жили наши внуки…

                Но я споткнулся – и исчезла дрёма,
                И нет того, что только примечталось.
                Остались сладковатая истома
                И ко всему несбывшемуся жалость.

                И явь, что и враждебна и жестока,
                И скорбные на лавочках старушки,
                И цены, подскочившие высоко,
                И по подъездам дети-побирушки…


Год 2000-й.                (Фонограмма:  лирическая музыка. Видеоряд: телекадры из
                жизни «поднимающегося на ноги» Свободного).

                Автор:          Летят на юг непуганые утки,
                Кричат в прозябшей, сыроватой мгле.
                Наполнив злобой утлые желудки,
                Норд-осты листья гонят по земле.

                Слегка грущу – пора и мне итожить
                И в тмепе жизнь по новой пережить:
                Что натворил? Не зря ли лез из кожи,
                Когда б разумней было уступить?

                Нет, не обидел никого обманом
                И никого серьёзно не подвёл.
                Я не носил с собою талисмана
                И счастье сам себе  в труде обрёл.

                Чего хочу? Чего ещё желаю?
                С кем пообщаться? Возродиться в ком?
                Сто раз хочу расцвеченного мая,
                Друзей собрав за праздничным столом.

                Хочу возникнуть в новых поколеньях,
                Увидев воплощённые мечты,
                Почувствовать ветров тех дуновенье,
                Понюхать те – далёкие – цветы.

                Ещё хочу, когда меня не будет,
                Пусть будут все и жаждать и творить.
                Пускай придут совсем другие люди
                И мой Свободный вечно будет жить!


Ведущий:        В канун нового тысячелетия Свободный не может не вспомнить лучших
                своих сынов и дочерей, создававших ему трудовую славу в 20–м  веке.
                (Выходят два чтеца и попеременно читают имена):

Владимир Васильевич ПОПОВ – первый председатель  горисполкома в 1917 г.
Михаил Николаевич ЧЕСНОКОВ – архитектор, комиссар Амурской железной дороги.
Диомид Иосифович МОКИН – издатель  первой в городе газеты «Алексеевская жизнь».               
Николай Саввич БОЧКАРЁВ-ТОМСКИЙ – основатель первого в городе театра в 1916 г.
Александр Александрович ФАДЕЕВ – писатель, организатор свободненской молодёжи.
Виктор Павлович КИН (СУРОВИКИН) – писатель, секретарь свободненского УКОМА
комсомола в 1922 г.
Константин Константинович РОКОССОВСКИЙ – бывший узник БАМЛага, строивший
второй Зейский мост, Маршал Советского Союза.
Клавдия Николаевна ЧУБАРОВА – учительница, депутат Верховного Совета СССР.
Иосиф Павлович МЕРСОН – врач, первый Почётный гражданин города.
Варвара Пименовна ШАРШУНОВА – Почётный донор СССР, сдавшая только во время войны 50 л крови.
Николай Иванович ПОПОВ – директор средней школы № 8, создатель общественного
городского музея, Почётный гражданин города.
Анатолий Андреевич ГАЛЬЦЕВ – бывший парламентёр, Почётный гражданин города.
Юрий Павлович ЗУБОВ – Заслуженный лесовод РСФСР.
Владимир Егорович ШЕВАЛДИН – строитель, Герой Социалистического Труда.
Иван Иванович СИТНИКОВ – железнодорожник, удостоившийся звания Героя Социалистического Труда в 1943 – военном году.
Виктор Васильевич ПРОСКУРЯКОВ – инженер, отключивший 26 апреля 1986 года 4-й блок Чернобыльской атомной станции и ценою своей жизни предотвративший взрыв всей станции.
Пётр Степанович КОМАРОВ – поэт, чьё имя носят Свободненское литературное объединение и Дом народного творчества. И многие другие.
 
                (Григорий Шумейко исполняет собственную песню «Лучше не сказать»)

Год 2009-й.            Телеграмма из Москвы:
                «Уважаемый Алексей Егорович!
                Наше агентство внимательно ознакомилось с театрализованной поэмой
                «Алексеевск-Свободный» - и решило спонсировать её обнародование               
                в печати.
                Спешу также сообщить, что я – внучка того самого Сергухи, который в               
                в 1887 году сплавлялся с родителями по Амуру, и дочь человека, кото-
                рого в 1939-м осудили за порчу зерна амбарным долгоносиком и о
                жизни которого Вы написали.
                Желаю Вам всяческих благ!

                Елена Иосифовна СИДОРИНА (БЕЗЪЯЗЫКОВА)».

Ведущий:      В августе 2000 года Русская православная церковь канонизировала семью
                последнего российского царя Николая Второго.
                Цесаревич Алексей, имя которого носил наш город, с этого времени
                почитается святым.

Автор:           Некоторые из вас, мои дорогие земляки, предлагают сегодня переименовать
                Свободный в Алексеевск. Думаю, этого делать не стоит. Вдумайтесь только               
                в смысл слов: простор, раздолье, вольность, независимость, свобода -
                - это синонимы, символы Свободного! Всё то, что нам так не доставало   
                многие годы советского застоя.               
                1999-2017