Я

Михаил Предзимний
Вас мир не может ненавидеть, а Меня ненавидит, потому что Я свидетельствую о нем, что дела его злы.
 
И.Н. 3:19. Евангелие от Иоанна глава седьмая

Каждый хоть раз видел затхлую мусорную  яму, или опускался в гнилой старый подвал. Снаружи, на свету, в них нет ничего особенного, но если разворошить эту затхлость и гниль, то можно увидеть ползающих в этой своей скверне слизняков, червячков, омерзительных сороконожек, всевозможных клопиков и всяких там иных копошащихся кровососущих букашек. Все это творится во мраке, но стоит только ударить по ним своим лучом солнцу, как тут же вся эта мерзость расползается по щелям все дальше в глубь, — не увидишь и не достанешь их.

И хоть они есть, но кто-то всерьез утверждает, что их нет, это все только кажется, и люди этому верят. Как же тогда успеть показать их людям-то, что они там есть — вот такие страшные и мерзкие, что привольно живут они себе снаружи вот такой ничем не примечательной кучки, закиданной красивыми золотистыми, свежее пахнущими опилками... Чтобы показать, нужно осветить, а света они боятся, тут же исчезают, как же быть?

Есть способ!  Нужно взять свою молодую красивую руку и засунуть поглубже прямо в этот копошащийся в затхлости, гнили и зловониях сонм паразитов, можно еще доской сверху прикрыть для верности. И держать ее, свою руку, не шелохнувшись, даже и не вскрикнув, и не поморщившись, как бы ни было мерзко и больно. Как бы она, ее белая, чистая, нежная, тонкая кожа не багровела от их укусов, этого яда, впрыснутого взамен высосанной молодой здоровой крови!

Держать руку надо до тех пор, пока они не напьются до одури этой сладкой голубой благородной твоей кровушки, не накусаются до боли и усталости в своих острых жадных челюстях. И вот тогда, когда они окончательно разомлеют, опьяненные ей, можно потихоньку, в особо жаркий июньский полдень, отодвигать в сторону прикрывающею их от света гнилую доску, отодвигать потихоньку, не спугнув. И приподнять в конце, что бы лишь тень лежала, что бы не убило бы их враз стоящее в зените светило и не испугало. Что бы видна была вся эта мерзость, — видна была хорошо и долго, что бы можно было запомнить и записать все это пытливому естествоиспытателю: их повадки, привычки, как живут, где прячутся: кто в щепке гнилой, кто в земле, кто в навозе..; как питаются: кто надкусывает, кто хоботком меж пор присасывается, кто жальцем протыкает —  все описать и подробно. А для чего? А что бы было знание, кто в таких местах живет — где полезная букашечка, а где вредная (ведь на вид-то может быть и страшная букашка, а она безобидная, а может еще и польза какая от нее есть; а может быть и наоборот, букашечка миленькая такая, а ядовитая она). А со знанием уже каждый для себя решит, нужно оно ему уже или нет, это дОлжное понимание сущего.

 А потом, когда эмпирического материала испытателю будет довольно, можно уж будет и отшвырнуть — с силой — далеко в сторону эту доску гнилую, и поднять на солнце всю эту мерзость, стряхнуть с себя — освободиться и... МИР освободить!

М. Предзимний

Я — зеркало, свое лишь отражение
В котором вы увидеть все должны,
И это не мое сугубо  мнение,
Но то: кто, что — на самом деле вы!

Разбить его и жить, как было просто,
Единственно на что способны вы,
Но только неудобные вопросы
Звучать вам будут и из царства тьмы!

Что будут звать в манящую дорогу,
Длинною в вечность, через терний — в путь!
Увидеть в отраженьи своем Бога,
Не испугавшись на себя взглянуть!

22. 02. 17.