***

Ты идёшь. Остановись на секунду, оглядись:
Мир вокруг тебя, мир, какой есть,
Его реки, леса, поля и горы, все они.
Остановись на мгновение, пока ты здесь.
Посмотри вокруг. Что ты видишь?
Остановись, побудь со мной немного,
Пока ты здесь, пока ты здесь, пока я с тобой.
С тобой мне не нужен старый мир,
Старые реки, леса, поля и горы.
Потому что, когда я смотрю в твои глаза,
Передо мной открываются новые просторы,
Новые горизонты за голубой проледью
Вкруг чёрных дыр зрачков, как космос, или что-то похожее.
Пока ты здесь, я остаюсь с тобой,
И мир открывается новый, совсем новый.

И я сплю, сплю и не могу проснуться.
Сон или не сон, сон или не сон, сон или нет?
Я слышала, люди порой во снах летают,
Летают как птицы, оставляя облачный след.
Я не видела снов, никогда-никогда не увижу,
Ничего такого не было, сказать не могу,
Ни летающих машин, ни людей, ни птиц,
Только ты. Ты – это всё, что я могу.
Когда тебя нет рядом, весь мир вокруг остаётся со мной:
Холодная земля, холодное небо, холодные руки,
Целый холодный мир, но только не ты рядом привычной тишиной.
И всё вокруг становится каким-то серым и безликим,
Холодные реки, и леса, и поля, и горы,
Холодные машины, холодные люди, холодные птицы,
Холодное солнце, холодные крысиные норы,
Что зовутся квартирами.
В таких ты сидишь и куришь на подоконнике
За дверью с табличкой под номером 50 по улице Садовой, дом 301-бис, почти 302.
Ты оставляешь на пюпитре истрёпанные партитуры,
Такие же истрёпанные стихи разрывая на слова.

И я иду, собираю строчки по стенам,
По уголкам квартиры, отряхиваю их от пыли,
Собираю старые слова в новые песни,
Ищу какой-то смысл… А есть ли
Смысл искать?
Я оттираю пятна слов от двери,
Ищу старый цвет, что был здесь лет тридцать назад.
Ищу, а на самом деле
Стираю твои отпечатки, впечатанные в дома фасад.

Теперь я тоже иду по улице, оглядываюсь на мир.
Смотрю вокруг, озираюсь по сторонам.
Как это ещё, чёрт возьми, называют,
Когда смотришь на людей, заглядываешь им в глаза
И не видишь ничего, только холод и пустота,
Те же холод и пустота, что хранятся с тобой уже два столетия.
На книжной полке стоят рядом со сборниками стихов:
Цветаева, Ахматова, Гумилёв – Серебряное поколение
Поэтов. Стоять бы рядом с ними на полке
В такой же холодной-холодной книжонке,
Под слоем пыли, в красном переплёте,
И согреваемой только теплом рук,
Чьих-нибудь, но рук, живых, тёплых, родных рук.

Если бы душа моя была книгой,
Она бы, наверное, давным-давно промокла от дождя.
Вся вздулась бы, стала уже не такой красивой,
Слова размылись, переплёт отпал – да она такая вся.
Всё ещё влажная, будто бы над ней кто-то плакал,
Словно только что вытащенная из сугроба
И брошенная к огню, камину, чтобы просохла,
Чтобы взять её в руки. Книгу. Свою.
Читать, читать и снова читать,
Перелистывать жёлтые страницы, наслаждаться их хрустом,
Наслаждаться их трепетом, наслаждаться собой.
Ну и книгой в руках, конечно же, тоже наслаждаться.
Книгам, порой, тоже бывает нужен покой.

Если бы я была плюшевой игрушкой,
Одноглазой, без одной ноги, без одной руки,
Потёртая шерсть везде, потеряна бабочка бантиком,
Взял бы ты меня в руки свои?
Взял бы иголку и нитку, сходил бы на курсы шитья и кройки,
Пришил бы мне глаз, ту ногу, ту руку, пригладил бы шерсть.
Я бы сидела красивая, красивая-красивая, как новая кукла,
И радовала бы твой глаз своим единственным без.

Без души, без жизни, без переплёта, без глаза, без руки, без ноги,
Без тебя, без себя, одиноко в квартире пустой,
Холодной крысиной норе в холодном-холодном городе,
В холодной-холодной низине у холодной-холодной реки.
Как игрушка или книга, я всё ещё стою на подоконнике,
Или сижу, как ты оставил меня сидеть.
Я немного выросла, теперь сигареты курю, как в моде,
Подвязав волосы ленточкой. Не счесть
Секунд, минут, часов, и дней, и лет, проведённых
На этом подоконнике, в ожидании только одного,
В ожидании, хах, может быть, тебя?
А может быть, новой книги, или новой
игрушки,
Или нового сборника стихов последнего декабря.

И я спускаю ноги на холодный пол в ледяной квартире
Холодного дома, довольно холодного города,
Большой прохладной страны, огромного чуть тёплого мира.
Смотри. Я есть. Я прохожу сквозь комнаты,
Срываю рисунки со стен, ну их к чёртовой матери!
Я поджигаю растворитель, я поджигаю твои стихи,
Я поджигаю собственные ноты, раздувая жар содранной скатертью.
Бросая в пожар книги (игрушки летят туда вместе, следом за ними),
Я согреваю этот, чёрт возьми, мир, холодный город,
Холодную квартиру, холодную жизнь. Холодную себя.
Может быть, ты заметил (пускай ты заметил, вдруг).
Знаешь, когда костры разжигают на островах,
Они с невыносимой силой, м.. прорываются к небу
И кричат: «Кто-нибудь! Кто-нибудь!»
Нет, не кто-нибудь, только ты. Ты здесь? Здесь? Здесь?
Скажи мне, скажи!
Я прогорю, прогорю, прогорю дотла, но только найди меня, найди.
Отправь свой корабль за дальние берега,
Я найду тебе ветры, найду тебе паруса -
Алые, синие, охровые, какие захочешь,
Только приезжай ко мне, приезжай, терпеть нет мочи!
…
Где-то в центре чуть-чуть тёплого мира, прохладной страны,
В холодном городе, в ледяной квартире
Пылает пожар, разгоняя холодных людей из соседних домов.
Я пью чай, сижу на подоконнике,
Уже не существующем, возможно, уже прогоревшем, до самого мирского дна.
Я жду тебя, я жду тебя в своей хронике
Записанных стихов, не написанных никогда;
Коротких, как карандаши, и длинных, как Ангара.
И я трясусь, трясусь, трясусь, уже не от холода,
Я бросаю твои неоконченные рисунки в пожар.
Я трясусь от счастья, я знаю, что теперь свободна -
Огонь проглотит всё, огонь не раз помогал.
И уже неважно, где лежат твои кисточки, брошены стихи, ноты,
Пожалуй, совсем неважно, сколько вокруг рек, лесов, полей и гор,
Холодных людей с холодными глазами
И чёрными пустотами вместо души, вместо совести, вместо зрачков.

Я беру тряпку, стряхиваю пепел и пыль с подоконника,
Протираю его, снова и снова, до белого цвета,
Ставлю горшок с красивым цветком с красивым именем,
Завариваю чай, подогрев его над огнём.
Я жду кого-то, я жду кого-нибудь в гости,
Может быть, даже тебя, может быть, даже и нет.
Я жду, когда приду в гости к себе, встречу душу,
Я знаю, она не пуста. Я знаю. Но это секрет.