Я в будущем забыл последнее желанье,
оно туманится как лунное лобзанье,
как пустота последнего ума,
как пустотой набитая сума.
Но в будущее обернуться трудно
и в голове застряла шея нудно,
не слушается, ветер величин,
гудящий над доскою циферблата,
сметает цепь логических причин
и будущего в сумме маловато.
Я в будущем друзей приобретал
и жещину, в которой смёрзлись руки,
предчувствовал, как сердца перестуки,
как прошлое, которое верстал
в страницы никому не нужной книги,
из той вошедшей в неизвестность лиги,
где всех молчаний встреченных накал.
Она - дыханье немоты созвучий
и мудрости последней неминучей.
Молчит Сократ, молчит Христос. Писать
им незачем и нечем множить буквы,
слипание перебродившей клюквы,
и некому и нечего сказать.
Какие-то ещё в ней дышат немо,
а корешок пылится как дилемма,
которую нам Кьеркегор изрёк
со страстью овдовевшего гарема,
упавшего могилы поперёк.
Я в будущем забыл всех древних греков,
евреев всех и прочих человеков
и двигаюсь по океану вспять,
как посуху, калеки как, хромые
стараются вприпрыжку путь унять,
поветрия осилить моровые
и на рассвете костыли поднять.
И шлёпают по волнам так без цели
и в путь они пускаться не хотели
и костыли стоптали до локтей
и умывались волнами, потели
в рукопожатьях каменных гостей.
И крылышки росли из-под лопаток
и дым от исцелованных сопаток,
их целовали ангелы взасос.
И небо им воздушным поцелуем
и утешеньем – я мол с вами дую,
дойдём, доковыляем и вразнос.
Прозрачные такие ожиданья,
о будущем гудят воспоминанья,
как буря, шторм, от зарева красны.
Пожар? Закат? Кровавое восстанье?
Предания далёкой старины?