Разрываются, точно хлопушка; что зеркало, лопаются сумерки-ноги. В этих обломках
конец, я в них видел конец, между ними, увидел и потерял, спонтанный, подлинный.
Увидел, в обломках, в обломках, увидел, подобных.
Конец красноречный отыскался в сей груде обломков.
Точно карта, простор, территория, созвездие то же, посаженное глубоко в
небод пористый, крупнолакунный, на спине покоишься; и неожидан и жёлт покой твой.
Возвращение маятника в упокой его. Мускус глины оглядывается и строит глухие
отголоски – они ж оголоски. Всё лепится и застывает. Отшатываются живые,
эти, в суе. Стремит язычок серебристый, змеиный – полоска фонарная взмыленным днём
февральским, измотанным, вымученным, проходным, легковерным, и талым, и
воздуховлённым, – через родничковую кладку, покоем или возвращением у-
трамбованную. Сотрясение маятника в упокое – его-не его. Сон более гладко и глубже проходит.