Если смотришь в упор, ни за что не почувствуешь прелести.
Только зренью художника не установлен предел.
По девичьей щеке, как по инопланетной поверхности,
продвигается солнцу вослед угасающий день.
Будто ищут дорогу во тьме осторожные пальцы,
и пока их предсмертною судорогой не свело
(Ты – уже, я – вот-вот, бесприютные души-скитальцы!),
сквозь четыреста лет все равно ощущают тепло…
Светел шарф голубой – атмосфера ли этой планеты
или водная гладь, что скрывала ее до поры,
а теперь отступает, дыханьем светила согрета,
безупречную гладкость всеобщему зренью открыв…
По касательной взглядом свободно скользить – ну, не счастье ли!
Что за новую радость мне эти сулят берега?
Изгибаются плавно, и я наблюдаю участливо,
как меж створками век созревают твои жемчуга.
Для кого этот взгляд? Появлением чьим заворожена?
На прощанье кому от закатного солнца зажглись
маяками в ночи триединые эти горошины?
Пусть летят прямо к ним потерявшие курс корабли…
Умереть – это значит лишь выйти из времени в странствие
по событьям не прожитым, вечности сданным в архив.
Вездесущность и всепроникаемость в толще пространства
получив, как подарок, за горстку телесной трухи.
Вот и тесная связь между мной и тобой обнаружена…
Бесконечную малость песчинкой внутри схороня,
навивает слои драгоценная эта жемчужина
для тебя - для меня, для тебя - для меня… для меня…