Во внутреннем кармане боль и старость –
Ношу их при себе поближе к сердцу,
Но всё же не сдаюсь и не смиряюсь,
И больше не прошу у Бога смерти.
Я больше не кричу, что всё напрасно –
Застыла, замерла у края мира,
Того, что был пропитан дивной сказкой,
Которая почти сошла в могилу.
Но после возродилась постепенно –
И вот уже опять мне греет душу,
Течёт во мне, как пульс в горячих венах,
И ритмами неведомыми кружит.
И хочется, так хочется поверить,
Запрятать ещё глубже боль и старость!
Я снова научилась спать у двери,
Я снова не молчу и не смиряюсь.
Но старые ожоги, что в кармане
Лежат на самом дне прогорклым грузом,
Болят и без конца напоминают,
Что вера тоже может быть обузой,
Что если всё не сбудется и рухнет,
То боль накроет так, что взвою волком…
Я прячусь от беды на старой кухне,
Где дремлет тишина на пыльных полках.
Я прячусь там, «варганя» крепкий кофе,
Пусть даже и в час ночи – разве важно?
Потом ныряю слепо в сны и строфы,
Стараясь не смириться, всё же стражду.
И жду, держа беду в тугом кармане,
Во внутреннем, забитом, потаённом…
Баюкаю в себе былые раны,
Остов, не однократно обожжённый.
Но всё-таки упрямо не смиряюсь,
И верю, вопреки тоске и страху,
Что всё же одолею боль и старость,
Что вскорости не лягу к ним на плаху.