"Это был ангел смерти в кепке почтальона"
К. Фоллетт "Гибель гигантов".
Мальчик двенадцати лет,
С сумкой наперевес,
С велосипеда слез,
И покатил в руках.
В сумке свинцовых писем,
Сотня, а может две.
Люди от писем спрятались,
В черных своих домах.
Траурная вуаль –
Угольной пыли шаль,
Город накрыли так,
Что тяжело дышать.
Город уже привык -
Кашель, нужда и мрак.
Только вот к этим письмам,
Привыкнуть нельзя ни как.
На скрипа колесного зов –
Стражами на крыльце.
Каждый стоял-молчал.
С ужасом на лице.
Кто-то молился вслух,
Кто-то в уме прочел.
Каждый хотел, чтоб мальчик,
Мимо него прошел.
«Нет! Не подходите!
Не подходите ко мне!»
«Мэм, здесь Ваш адрес, возьмите,
Времени спорить нет».
Враз подкосились колени,
Мать поседела в миг.
«Он был моим последним,
Сыном… из пятерых».
«Мне очень жаль, простите,
Я должен уже идти,
Мне еще, таких писем,
Сто пятьдесят нести…»
Смолкли заводы на полноводной Неве.
Алым свои тротуары раскрасил город,
Власть, растворилась в безликой толпе.
Голод. Стоял в Петрограде голод.
От тех, кто ушел на войну, не пришло ни письма,
Их верность стране держалась, на честном слове.
Люди, как будто разом, сошли с ума.
Власти вдруг стало мало, хотелось крови.
Девкой бульварной, да по чужим рукам,
Русь расплескалась, не видно краев дурмана.
Кто заплатил за этот самообман?
Кто не жалел бездонных своих карманов?
Волю народа, уставшего под ярмом,
Кто направлял в песчаное зыбкое русло,
Кто понял ее и одолел умом,
Тот правил безвольной и ослабевшей Русью.
А в это время где-то в чужой стране,
Русский солдат умирал на чужой войне,
И перед боем письма шептал жене:
«Не забывай, любимая, обо мне».
Только подумать, прошла уже сотня лет.
Все изменилось… или, сменило цвет…