Табун последних единорогов так одинок,
из догоревших ворот заката мчит на восток.
Там самый быстрый - с бесовской статью - черней ночей,
чернее горя, быстрей разящих мишень ножей,
хрипит и стелется на пределе. Кровавый глаз
роняет в сизый ковыль рубин и прозрачный страз.
Он одержимый, непокоренный. Крученый рог
вспорол перину беззвездной ночи. И в пыль дорог
зря вытекает за каплей капля рассветный сок.
Под утро снится, что это слезы ожгли висок.
Ночь истончится, истает, станет бесцветным днем.
И до заката пасется черный в саду моём.