В своем грязном деле уборщик мусора Сэмсон Гипотеза не имел соперников. Это хорошо знали Тонька Дурьхшлаг и ее напарница Верка Гольденвейзер, известная на приглянувшемся им углу под кличкой «Дрейфующая пастилка». Кто-то промахнулся мимо мусорной корзинки, и не загашенный окурок, обжигаемый взглядами пожилых девчонок, пристыжено угасал посредине тротуара.
Вдоль по улице спускался вечер.
Звезды готовились протереть свои глазенки. Огоньки тускло замерцали в немытых плафонах фонарей.
Лето выдалось сухим, как закон 20-х начала 30-х. Ножницы сирен разрезали воздух, пропитанный парами из прачечной.
Тонька неэстетично потянулась, зевнула и полезла в сумочку за помадой.
– Видишь, у рыбы клевое настроение, твой клиент трупом плывет в нашем направлении, – показала она заскорузлым пальцем Верке на сморчка, переходящего дорогу в неположенном месте.
– Да, – согласилась та, – время чистить клювы и портупеи, – и привычным жестом поправила широченный пояс на жировой прослойке, где должна была бы по всем правилам человеческой фигуры находиться талия.
Сморчок подошел, шаркая, остановился, с явным удовольствием почесал в дремучем лесу седеющих волос на впалой груди.
– Девчонки свободны завтра? – прошамкал он.
– Почему завтра, сегодня еще не вечер, – ехидно ввернула Тонька Дурьхшлаг.
– Завтра в два часа дня у мэрии, – пояснил сморчок, – и чтоб обе были как штык, по пятерке плачу, – и сунул десятку в лапу Сэмсону Гипотезе – уборщику мусора и сутенеру по совместительству.
– Буд сде, – заверил Сэм, взял под козырек, и червонец пропал в бескозырке.
Рисованные домики бровей девчонок удивленно приподнялись, обнажив морщинистые лбы.
– Работайте, чего стоите, телки недогадливые, – прорычал Гипотеза, – не видите что ли, Человек завтра расписывается, и вы идете к нему свидетелями.