Пока мы не боимся,
пока мы пишем стихи, -
мы свободны.
Когда же убоимся,
когда снова погрязнем в страхах,
мы не будем свободны
и не напишем стихов.
Но пока мы свободны,
хотя и размусолены по вкладам
все очарованья и прекрасные мгновенья,
мы ничего не боимся,
когда пишем друг другу стихи,
свои или чужие, но тоже свои, -
про возвращение детей,
распротыканную в грязь погоду,
про жизнь, расхлябанную впьянь и вкось
и рождающуюся завтра из пены любовь…
Пока мы не боимся
ни державной святости,
ни высочайших перемен,
ни торгашеских сквозняков,
ни смертных грехов,
ни смертельных погрешностей,
мы пишем в просто душевной стихи,
даже если ими будем оклеивать стены
в местах общего пользования,
мы пишем, когда мы свободны,
свободны на все четыре стороны,
вдоль и поперёк, -
и обстоятельно вспоминая
каждый завтрашний день…
Пока мы пишем так,
как живём и дышим,
как мучаемся – изъедаемые
голодом надежд и жаждой сомнений,
мы восхитительно свободны –
падшими ангелами на драконьих обломках
империй, препон, идолов и алтарей,
когда мы ничего не боимся –
не боимся даже родиться вновь,
потому что свобода –
это прежде всего право на поэзию,
потому что во мне созрел
• образ дерева.