За одним в ту же пору уходишь всегда,
что ребенком, что в поздние эти года,
в бормотании строчек невнятных,
во все те же луга –
в удивительном ходе увидеть стада
перламутровых туч предзакатных.
Словно ради того весь томительный бег
шумных дней – и кольцом закатившийся век,
красно-медным, как эти побеги,
чтобы в сумерках лет
под небесной чредою стоял человек
на сереющем мартовском снеге.
Чтобы снова моргал
детским влажным зрачком
в ту же вешнюю синь – над святым родником,
над опаловым льдом
и над полем летящей звездою –
первой, яркой – над тем полукруглым леском,
над дороги кривой бороздою.
ТАК ответь молодому презренью: «Сынок,
я заслушался пенья заснеженных строк,
проступивших под коркой морозной
в хрустком ходе моих закружившихся ног.
Так кружил бы и ты, коли слушать бы мог, –
и не чуял, как зябко,
как поздно».