Каждый житель района в лицо был ему знаком...
Зажигаясь под вечер, искрились снега седые,
И фонарь освещал невысокий невзрачный дом,
Где средь прочих жильцов одиноко жила София.
Каждый вечер окно излучало неяркий свет
И манило к себе, как огни театральной рампы.
Он сквозь тюль узнавал восхитительный силуэт
И зелёную шляпку изящной настольной лампы.
Наклонялся кокетливо шелковый абажур,
Словно лампа смущалась, но втайне желала встречи
И фонарь различал лёгкий шёпот: «Месьё, бонжур!
Как, должно быть, красиво на улице в зимний вечер…
Вы мне скрасили горечь тягучих ночных минут,
Ведь хозяйка уснула. Зачем мне гореть – не ясно.
Но она говорит: если дома кого-то ждут,
Даже ночью в окне для него свет не должен гаснуть».
А фонарь ей мигал… И опять начинался день.
Был наполнен январь смутной радостью беспричинной.
Но однажды с работы, как водится, ровно в семь
Возвратилась София с каким-то чужим мужчиной.
Ждал напрасно фонарь, заклинанья в ночи шепча,
Слышать чьи-то мольбы эти двое могли едва ли:
Разливали вино, и горела одна свеча,
А настольную лампу в тот вечер не зажигали.
Оттуманился март, и на смену пришел апрель -
Стали дни суетливы и солнечно-желтоглазы.
Звал впустую фонарь: «Отзовитесь, мадемуазель!"
С января до сих пор не включили ее ни разу.
С каждым днем он тускнел от обиды и от тоски
Без своей визави в милой шляпке ее зелёной.
Но однажды в аллее зацокали каблучки -
Он услышал: Софи говорила по телефону:
«У меня? Все отлично: работа, любовь, дела...
Говоришь, он один? Ты подумай, какая жалость...
Я, наверно, его до сих пор бы ещё ждала,
Но устала безмерно. И лампа моя сломалась".