Русские народные сказки
Лиса и рак
Пятясь как-то по делам,
рак лисицу повстречал.
Как всегда при встрече дам –
не какой-нибудь там хам –
он привет ей прокричал
и клешнёю покачал.
Лиса ответила приветно.
Встала. Светский разговор
завела полусекретный
и свой замысел заветный,
что носила с давних пор,
предложила – бег на спор.
Рак, подумав, согласился.
У него свой план созрел.
И где только научился?
Ведь лисе такой не снился!
Вот уж шустрый рак-пострел,
и в реке, и тут поспел.
Другу друг пожали руки,
то бишь, лапу и клешню.
Закатав повыше брюки,
они размялись по науке,
не дав угаснуть на корню
спортивной злости и огню.
Слегка подначивая рака,
этим грея свой азарт,
лиса хихикала со смаком.
Рак же сдерживал атаку,
не показывая карт...
Так и прибыли на старт.
По условному сигналу,
а был это рачий свист,
лиса с самого начала,
словно ветер злой, помчала,
ну, а рак же, стрекулист,
превратился в банный лист.
Как на крыльях прилетела
птицей к финишу кума.
Провернув такое дело,
песню весело запела,
но не ведала она,
что и рак не без ума.
Лишь успела повернуться
посмотреть – что там и как,
не забывши улыбнуться,
сзади, слышит, свистнул рак.
«Ты чегой-то задержалась,
я уж жду тебя давно.
И соснуть успел уж малость.
Старость, что ль, твоя сказалась?
Ну, да ладно, всё равно,
давай пропятимся в кино.»
Но лисица отказалась,
злобно крикнув: «Сам дурак!»
С этим в дураках осталась.
Здесь ошибочка не вкралась.
Саму хитрость, в этом смак,
обхитрить сумел наш рак.
*
Как старик домовничал
В одной русской деревеньке
жил да был старик с женой.
Они ссорились частенько,
хоть бы летом, хоть весной.
Если точным быть совсем уж,
как король всегда бывал,
то, конечно же, тут муж
роли главные играл.
Вставал рано, с петухами,
и давай с утра ворчать.
Мол, вожусь тут с лемехами,
мол, тяжелёхонько пахать.
«Ты же, баба, – скажет строго, –
почитай-ка целый день
сидишь дома. Дел немного,
да и, прямо скажем, тень.
Полежишь и помечтаешь,
и соснешь часок-другой,
и с соседкой поболтаешь,
и чайку попьёшь с кумой».
Бабке это надоело, –
плешь ей всю проел старик, –
и однажды очень смело
вдруг ответила на крик:
«Коли так, то соглашайся –
в поле еду я пахать,
ты же дома оставайся –
дел немного – отдыхать».
Деду нашему три дела
сделать велено, небось:
хлеб испечь, и лучше белый,
масла сбить горшок нецелый
и смотреть, бросив цыпкам пшена горсть,
чтоб их злой не сцапал гость.
Порешили. Дед остался,
бабку в поле проводил,
за хозяйство рьяно взялся.
Очень отдых уж манил.
Для начала, как учили
отец деда, деда дед
(хоть не все в роду курили,
но примету эту чтили),
достав старенький кисет,
покурил он. Как и след.
Молока попив из кружки,
сундучок-шкатулку взял,
где хранились три катушки,
и суровой ниткой с клушкой,
ни один чтоб не пропал,
он цыплят в одно связал.
Русский ум – не фунт изюма...
«Ни к чему спадать с лица,
будет лучше так» – подумал.
Иль виновна тут ленца?
Замесил в квашне он тесто
из просеянной муки,
хлеб поставил в печь – на место,
не запачкавши руки.
Сделав целых два уж дела,
масло сел в тиши сбивать.
Скоро ляжет его тело
на желанную кровать!
Прошло времени немножко,
вдруг раздался клушкин ор.
Старик выглянул в окошко,
подхватил пахталку, плошку,
быстро выскочил во двор...
Ну, да где там, смылся вор.
Коршун, этот злой воришка,
острым клушу цап когтем.
Лихо взмывши над домишком,
так нахально, даже слишком,
прямо ясным белым днем
унес выводок при нём.
«Ну, уж я его поймаю, -
горячиться начал дед, -
перья все пересчитаю.
Пусть злодей даёт ответ.»
Он быстрёхонько собрался,
палку в руки подхватил,
в лапти новые прибрался
и за птицей попылил.
Но до этого, заметьте,
всё ж успел дедок смекнуть
взять с собою дело третье.
Чтоб потом часок вздремнуть.
«Буду я бежать, дорогой
сбьется маслице само.
Ворочусь к крыльцу-порогу –
всё готово. Вот оно.»
С этой верой и надеждой
резво дедушка бежал.
На свою же встав одежду,
вдруг нечаянно упал.
Наступил он на штанину,
что спустилась без ремня
(штаны были слишком длинны,
а подвязать забыл под спину,
как всегда в начале дня,
когда случилась беготня).
А упал, так уж, конечно,
пролилась сметана вся.
Ну, а дедушка, сердешный,
встал такой, такой потешный –
стал похож на порося,
но никак не на гуся.
Пришлось деду возвернуться
в ситуации такой,
свои лапти снять-разуться...
К дому прибыл он с тоской.
Пока бегал – проглодался,
тут и вспомнил про хлебы.
Налегке к печи примчался,
открывает печь... – увы!
Хлеба нет, а лишь остался
от него уж уголёк...
А он разве ж не старался?
Ох, и выдался денёк!
Нету, нету в жизни счастья.
Все три дела загубил.
Навалилися напасти –
белый свет уже не мил.
Как теперь-то оправдаться,
как жене в глаза смотреть?
И решил дед исправляться,
хоть придется попотеть.
Достал яйца и лукошко,
на дно сена постелил.
Хоть и боязно немножко,
сел на них. Почти без сил.
Долго ль так сидел он, нет ли,
может, час, а может, три,
но уж вечером-то петли
скрип издали на двери.
Воротилась дорогая
с поля дедова жена...
И сейчас совсем другая
ей назначена цена.
В одной русской деревеньке
живет старик с своей женой.
В доме прибрано, чистенько,
правда, дверь скрипит маленько...
И ни летом, ни зимой
не услышишь речи злой.
*
Лисичка-сестричка и волк
Жили-были дед да баба.
Жили, как и все живут.
В жизни ихней – сплошь ухабы,
и в хозяйстве – мышь да жаба,
да ещё с кнутом хомут...
Вместе съели соли пуд.
Вставши как-то раз с постели
с той ли, с этой ли ноги, –
петухи только пропели
свои утренние трели, –
дед, надевая сапоги,
приказал печь пироги.
Сам за рыбою поехал,
невзирая на мороз.
С прибаутками и смехом
навалил, себе в утеху,
словно это был навоз,
рыбы всякой целый воз.
Под полозьев скрип довольный
дед наш двинулся в обрат.
В лес вошел он мелкоствольный,
дыша воздухом привольным,
на свой воз бросая взгляд...
Лошадь села вдруг на зад.
«Что, устала, волчье сало?» -
сорвался уж было в крик.
Но на пути лиса лежала
и совершенно не дышала.
«Э-ге-ге, – смекнул старик, –
будет бабе воротник».
Взяв за хвост и бросив в сани,
добычу пологом прикрыл.
«Уж напарюсь нынче в бане,
пирогов поем в сметане...» -
так, в мечтах, что было сил
вперёд лошади трусил.
Тем же временем лиса,
скривив ротик свой в улыбке
и восхваляя небеса
за воскресенья чудеса,
всё по рыбке, да по рыбке
всю повыбросила рыбку.
Долго ль, коротко ль дед ехал,
но вот дома он достиг.
Бабка щёлкала орехи.
Старый пёс ей сиплым брехом
доложил о рыбе вмиг,
ну, а дед – про воротник.
Она быстро побежала
посмотреть – каков там мех.
Чрез минуту завизжала,
языком своим, как жалом,
взяв на душу тяжкий грех,
подняла мужа на смех.
«Ах, ты, старый балаболка,
ты такой, ты и сякой,
от тебя нет пользы-толку,
я тебе намылю холку...»
«Да, – подумал дед с тоской, –
нету жизни мне людской».
Но вернемся на дорогу,
к нашей кумушке-лисе,
что идёт с часами в ногу,
демонстрируя нам йогу,
все проделки, козни все –
предстаёт во всей красе.
Всю собравши рыбу в кучу,
она села её есть.
Волк явился, туча-тучей,
шапку на нос нахлобучив,
с голодухи вздыбив шерсть...
Разнеслась про рыбу весть.
«Здравствуй, кумушка-душа.
Я, чай, рыбка хороша.
Угостила б ты меня,
уж не ел четыре дня».
«Много вас тут, дармоедов.
Рыбы ж мало – воз всего.
Иди по этому вот следу,
там наловишь – о-го-го!
Снасть же, кум, всегда с тобою,
потому что это хвост.
Хоть и жалко мне, не скрою,
так и быть, секрет открою,
чтобы кончился твой пост.
Способ ловли совсем прост.
Ты его запомни, голубь,
тут всё правда, а не ложь.
Опускаешь хвост свой в прорубь
и сидишь, спокойно ждёшь.
Но сиди как можно дольше.
Время – рыба, а не грош.
Сидишь дольше – рыбы больше.
Этот принцип тут хорош.»
Волк наш лисьему совету
твёрдо следовать решил.
Лапы в лапы взял – скелет скелетом –
и на речку поспешил.
Сделал всё, как научила
его умница-лиса,
хоть мороза остры вилы
ночь вытягивали жилы
и кусали как оса.
К утру кончилось терпенье,
да и кончился уж срок.
Встать попробовал с сопеньем –
рыбы столько, нет сомненья,
что и вытащить не смог.
«Вот удача так удача,
судьбы маленький каприз.
Вчера – голод, счас – иначе» -
думал волк, от счастья плача...
Вдруг, откуда ни возьмись,
идут бабы к речке вниз.
Он туда-сюда, да где там,
крепко рыба держит хвост.
Вот уж близко тарарам...
Волк теперь не помнит сам,
как покинул ночной пост,
убежав за дальний мост.
Сзади ныло и пекло.
Осталась снасть на поле брани.
«Ну, держись, – подумал зло, –
ужо будет, кума, баня!»
Пока волк занят был рыбалкой,
та, скушав рыбку деда всю,
в деревню сбегала, нахалка,
да угодила там в квашню.
Всю башку измазав тестом,
еле ноги унесла.
Прибежав на то же место,
вспушила хвост небрежным жестом,
им немного потрясла
и села ждать с реки осла.
Тот не замедлил появиться,
но не успел и рта раскрыть,
как наша хитрая лисица
со стоном начала божиться,
что уж она-то, может быть,
страдает так, что впору выть.
Уж так её сегодня били,
что мозг наружу вылез вон,
чуть было даже не убили,
и так, и дале в том же стиле,
на каждом слове исторгая стон...
Волк был всем этим потрясён.
И вот, по своему желанью и почину,
на основаньи только слёз,
без всякой видимой причины,
без понуканий, без угроз,
благородно, вежливо и чинно,
с трудом взвалив себе на спину,
битый небитого повёз.
*
Пузырь, соломинка и лапоть
Пузырь, соломинка и лапоть
пошли раз как-то по дрова...
Была погодка баллов на пять,
но настроение – на два.
В такое время на песочке
приятней было б нежить лень,
да уж дошли они до точки –
весь на дрова ушел плетень.
Как говорится, тут уж неча
из себя ломать господ...
Пользы нет без дров от печи,
а класть-то надо что-то в рот.
Ну так вот. Идут ребята –
улыбаться не с руки –
лесоруба три завзятых,
и дошли уж до реки.
Лес-то был как раз за речкой,
за рекой были дрова,
да не щепочка-дощечка,
глянь – кружится голова.
Перед ними встал ребром,
встал вопрос на полпути.
Как решить его добром –
через реку перейти?
Первым высказался лапоть,
самый умный из троих:
до моста не близко чапать,
не на чьих-то – на своих.
Быть тебе, пузырь, пожалуй,
лодкой нам с соломинкой,
время нас везти настало
без сучка-задоринки.
Но пузырь был не из тех,
на ком ездить можно смело.
Крепкий был пузырь орех –
предложил другое дело:
пусть соломинка-глиста
соединит тот берег с этим,
пусть сыграет роль моста.
В том никаких препятствий нету.
Была соломинка попроще,
её уговорили без труда
(и не худой была она, а тощей),
и вот уже под ней – вода.
Лаптя взяло вдруг сомненье
(об уме речь выше шла),
но все ж надежда на везенье
свое, как водится, взяла.
Шагнул, дошел до середины.
Но, видно, день был не его,
или слаба была соломинка на спину,
а может, лучше бы бегом.
Иначе, так ли – хруст раздался.
Была соломинка, а стало – две.
Весельчак-пузырь расхохотался
и покатился по траве.
Ему веселье вышло боком...
В воде исчезла лаптя голова...
После такого-то урока
им не ходить уж по дрова.
*
Лиса и журавль
Лисица в гости журавля
однажды как-то пригласила.
В честь гостя скатерть постелила,
чем Бог послал, конечно, угостила,
при этом не потратив и рубля.
Чем угостила? Фирменное блюдо
к столу ей нынче Бог послал.
Весь нужный ей материал
из двух названий состоял:
пшена пригоршня и воды полпуда.
Стряпню в тарелки разложить,
как в лучших принято домах,
на риск свой собственный и страх, –
есть голова, заметим, на плечах, –
решила. И этим гостю угодить.
Крутилась так и этак перед ним,
когда пришел он в час обеда,
из кожи лезла, потчуя соседа,
но тот зачем-то даже не отведал,
хоть не мешал никто и был интим.
Назавтра уж журавль решил
достойный дать ответ.
Лисицу пригласил на контробед.
Журавль был тоже не скаред –
пшена пригоршню прикупил.
Воды, естественно, хватало, –
он на реке всю жизнь прожил.
Такую кашу заварил –
с трудом в кувшин её сложил,
а был кувшин совсем немалый.
Скатерть была, горели свечи...
Он не ударил в грязь лицом.
Встречать лисицу на крыльцо,
где был единственным жильцом,
во фраке вышел с речью.
В той речи был и комплимент,
была в ней гладкость..., в общем, – песня.
Но это не очень интересно,
да и к тому же, если честно,
он всё же мне не конкурент.
Куму-лису приём подобный
приятно удивил слегка.
К тому же рядом лес, река...
И вот уже её рука
лежит на скатерти удобно.
Им исключительно самим,
как кушали они, известно,
насколько было прелестно...
Но продолжать об этом неуместно,
здесь тоже, извините, был интим.
Но что я слышу – свят, свят, свят:
журавль с лисой в большущей ссоре.
Коль говорят, не стану спорить.
Я умолкаю здесь с позором...
Да был ли он, их дружбы клад?
*
Про бабушку Ягу
В царстве дальнем, тридевятом,
в лесу темном и густом,
от людей укрыт-упрятан,
стоит старый, ветхий дом.
Там давно уж человека
не сминала трав нога.
В доме том с начала века
живет бабушка Яга.
Живет скромненько, не тужит.
А спросить бы – почему?
С кем общается, с кем дружит,
кто еще живёт в дому?
Почему живет без скуки?
Надо б, надо б разгадать...
Если бабушка – есть внуки!
А иначе как понять?
Внуки есть, тогда и дети,
эта логика проста,
от неё живут на свете,
только вот в каких местах?
Где они живут, неясно.
Вряд ли здесь, в дыре лесной.
Что гадать тут понапрасну,
то – для нас вопрос второй.
Из логической цепочки
вывод следует такой:
и Яга была цветочком!!
Была, как все мы, молодой.
Росла шустрою девчонкой,
с душой доброй – в свою мать,
пела песенку негромко,
когда шла к ручью гулять.
Любила курицу и кошку,
могла сварить и постирать,
и имя ласковое – Ёжка
ей было кстати и под стать.
Так, подрастая незаметно,
она заметно подросла,
и на сеанс любви билет ей
жизнь, торжествуя, принесла.
И полилось хмельной рекою
вино любви в её уста...
Того не выразить строкою,
об этом трудно рассказать.
А кто же он, её избранник,
её судьба, её герой?
Может, погиб на поле брани,
лежит теперь в земле сырой?
А может быть, ему был важен,
свой соблюдал он интерес,
не результат любви, а, скажем,
чистейший только лишь процесс?
Процесс – приятен, а результат – ничто.
Он крепко-накрепко усвоил догмы эти.
Неужто не сказал ему никто,
что в результате могут быть и дети?
Иначе, так ли – ставим точку,
молчит история о нём.
Оставив Ёже сына с дочкой,
не кажет носа в Ёжин дом.
С тех пор характер изменился,
и голос стал другим у ней,
воз счастья с горки покатился...
Стали пугать Ягой детей.
Есть ли на свете справедливость?
Куда же смотрит господь Бог?
С обидой на людей в лесу укрылась
и ни ногою за порог.
В царстве дальнем, тридевятом,
себе хозяин и слуга,
в доме, что в лесу упрятан,
живет бабушка Яга.
Ей невесело, похоже,
я душой кривил слегка...
Что Ягою стала Ёжа –
винить надо мужика.
*