Московский юноша погиб,
Сорвавшись с гребня гор.
Здесь у костра еще торчит
Вонзенный им топор.
Здесь у костра еще стоит
Палатка, где он жил.
Вчера палаточный уют
Он долго наводил.
Сегодня утром рано встал
И был по-детски рад,
Что взял его начальник наш
В свой маленький отряд.
Они собрались раньше всех,
И водяная пыль
Тумана поглотила их
У брода через реку Тыль.
Под вечер, сидя у костра,
Мы долго ждали их.
Гремела горная река,
Шел дождь. Потом он стих.
А их все не было. Но вот
Ободранный о стланник
Во тьме вернулся без него
Растерянный начальник.
«Мы шли вдоль гребня по тропе…
Последний перегон…
Дождь хлещет… Слышу крик…
Я обернулся… Он…
Он, стоя прямо на краю
Глядит с обрыва вниз…
Я заорал, мол, отойди!…
И тут обрушился карниз…»
Нас было восемь. Стало семь.
И нужно дальше жить.
Сидим мы молча у костра,
Не в силах говорить.
Сидим мы молча, а в ушах
Реки немолчный гром.
В нем крики слышатся и плач
Как будто бы о нем.
Нам вспоминается сейчас,
Что был он добр и мил,
Что был восторжен, чуть смешон
И что стихи любил,
Что был упрям, и что ему
Твердили все не раз:
«Не лезь, дружок, куда не след,
А то подставишь нас».
Попав в тайгу, он продолжал
Жить жизнью городской.
Он жил здесь, словно в фильм попал,
В котором он – герой.
…Костры и дали… Кручи гор…
Любовь… И мужество сердец…
Разлуки… Встречи… Приключенья…
В финале – радостный конец…
Сейчас мы думаем, что он
Был попросту житейски глуп.
Вот почему в горах лежит
Его остывший труп.
Вот почему в последний миг
Вкрик изрекли его уста
Кощунственно нелепые слова:
«Какая красота!»
Нач. 1970-х – кон. 1990-х.