Ой, дневник, чёво со мною приключилось недавно! Ни пером передать, не сказкой описать… Эээ… тьфу! Ну, ты понял. Ладно, расскажу по порядку.
***
Дурашкина перепрыгнула с одной ноги на другую.
- Ну, Лисссапупс! Ну, будь другом! Радь нашей дружбы! Встреться с моим кавалером, - прытко подскочила ко мне и давай канючить, - Ну не отпускают с почты. А мне что по – твоему, до 25 лет одинёшеньки сидеть? Такой фрукт нарисовался! Сама интеллигенция!
Я решила её воззвать к разуму.
- Как ты себе это представляшь? Мы же мордами с тобой разны. Он меня поганой метлой угостит… И при том… У меня Ванька!
Люська загадошно скосила глаза, разув улыбку до ушей.
- А он меня не видел. У нас, так сказать, слепо свиданье. Ваньке мы твому ничо не скажем. Ну, Лиссапупс, не подводи меня. Встретитесь, посидите, поговорите. Я тя научу, а потом, я там сама.
- Не хочу, не желаю!...
- С меня три противня пирогов и шмат сыра! – шёпотом аспида – соблазнителя завещала Дурашкина.
У меня аж лапы подкосились.
- Вот только ради нашей дружбы. Ага. И только на часик. Туды – сюды. И Ваньке не слова!
Люьска заплясала по комнате.
- Обещаю, обещаю!
***
Принарядившись, вооружившись знаниями Люськиного существования, зажав бумажку с адресом еёшного обоже в лапах, отправилась я на следущий день в соседне село.
Подхожу, так сказать, к обозначенному месту. Гляжу, стоит индивидуум. Маленький, щупленький мужичок в бежевом плаще, чёрной шляпе, очках, а на ноги у энтого создания натянуты оранжевые носки, обутые в серые сандалии. Смотрю, сжимат одну ромашенку в руке. И возраста, такого… непонятного. Ну, думаю, теперь понятно кто чучело тётки Пестимеи обворовал давеча… Подползаю ближе.
- Вы, - бормочу, - Не меня ждёте?
Объект Люськиной похоти оживился.
- Люсенька?
- Люсенька, Люсенька.
Осмотрев меня с башки до лап, дяденька разулыбался, подлетел, сунув ромашку мне в нос.
- Очень приятно, очень. Кузьма Кузьмич Уеплётский.
Я, конечно всегда знала, что у Дурашкиной вкус из ряда вон… но чтоб так… Как говорят «Рыбак рыбака».
Схватив под лапу, кавалер потащил меня за собой, приговаривая о приятно проведённом вечере.
Про ужин, дневник, ни скажу ничего, ужин был весьма вменяем. Весь вечер старалась придерживаться Люськиного плана.
Нажравшись до отвала, Кузьма Кузьмич отбросил вилку в сторону.
- Люсенька, а я Вас представлял более… человеческого фасона.
Я аж поперхнулась! Дневник, меня так не оскорбляли с того самого момента, как подслеповатая тётка Фелицата, однажды, не перепутала меня, со своей дворнягой Мироном.
- А знаете, мои женщины меня часто называли «Малютка». Так мило! – пропело Мачо, издав похрюкивание беременной выдры.
Ой, дневник, на этот раз я сама постеснялась спросить «в каком месте?».
Окончив светску беседу, я со скоростью динозавра юркнула к выходу. Не успела я, дневник, привинтить обувку к ступням, как Кузьма Кузьмич провизжал, что очень надобно ему, в знак благодарности от нашего интеллектуального сношения проводить меня самолично. Отлучился в комнату и выплыл, облачившись в плащ. Поминая не тем словом Люську и её хлебобулошну махинацию, я и «Малютка» выкатились на двор.
Вцепившись в мою лапу хваткой обезумевшей пираньи, мужичонок полетел вперёд, внезапно пришпорив нас около больших конюшенных ворот.
- Люсенька, у меня для Вас подарок!
Ой, дневник, хвост аж завибрировал. Ой, думаю, неладное что – то. Ну его ко псам!
Я, говорю, Кузьма Кузьмич, спешу очень. А он мне снова.
- Люсенька, на минутучку. Люсенька…
И так косится, на меня, дневник, как верблюд на связку бананов. И тут дневник, что – то меня клюнуло не туда. В общем… это… ну… взяла я и согласилась. Мож кони, аль лошади у него там. Мож он мне и покататься на них даст. Обуяло меня любопытство, да жадность.
Ввалились мы с ним, дневник, в конюшну. Наблюдаю краем глаза, Люськин плейбой осматриваясь по сторонам, прикрывает за нами двери. Ой, чуяла я неладное!!!...
- Чёво – то я у Вас лошадок не наблюдаю, а говорили сюрприз.
Смотрю, пеликан в шляпе пододвигается ко мне и так шепчет ненавязчиво.
- Люсенька, Ваш жеребец перед Вами.
Дневник, я чуть не рухнула.
- Кузьма Кузьмич, то, что у Вас челюсть вставна и несёт за километр, ещё ни о чём не говорит.
Коротливый мужичок обиделся.
- Между прочим новомодный парфюм.
Ну, Люська, думаю, тольк выйти отседова, помяну я тебя твоми протвинями раза три, аль пять.
- Кузьма Кузьмич, где Ваше даренье – то обещанное?
Тут парфюмо – обгаженный скунс оживился и одним движением подтолкнул меня к какому – то разбитому, старому шифоньеру. Расхлебянил створки и расплылся в изящном оскале.
- Это, - говорит, - Мои 3 оттенка тайной страсти.
Заглядываю внутрь. Висят на крючках три ремня со штанов. На одном даже начерчено «Алушта – 77».
Мелкорослый аж затрясся.
- Я, - говорит, - люблю испытывать боль. Боль заставляет задуматься о вечном. Люсенька, что Вы знаете о боли?
А что я? Я ничего.
- Не знаю я, Кузьма Кузьмич, о какой Вы боли шепчете, но вот в пятницу на той недели у нас деревенски мужики полдня на пол литру собирали. Послали за ней Сеньку Собакина. Купил последнюю бутыль, да не донёс, прям перед мужиками споткнулся о камешек и разбил. Вот эта была боль! Ничего… Мужики потопали работать, а Сеньку прописали в травмпункт на неделю с двумя синяками под каждым глазом.
Карапуз, взяв один из ремней, задышал ещё сильнее и давай надвигаться на меня. Я пячусь задом, и мысленно вынимаю из сумки молоток благо вовремя захваченный Из дому.
- Нет, Люсенька, это не то.
И так подталкиват меня к старому сундуку и далее шепчет.
- А это моё ложе любви. И мы разделим его вдвоём.
Я ему, мол, не могу, так сказать… Аллергия на жёстки сундуки у меня, так сказать. Мол, месяц назад ночевала у бабки Евстолии. Она меня на лавку приложила. С утра так лёбра ломило, как если б я ночью ежей наелась. А сама так пячусь, пячусь. И как уткнусь ужа в стену.
Мачо, как не слышит. Двигатся, двигатся, ремень ручищами теребит.
- Люсенька, я люблю, когда меня наказывают…
Я ему, мол, вижу, Кузьма Кузьмич, Бог постарался. А он мне опять, и так свистит, как кукла на чайнике.
- Люсенька, накажите меня.
- Кузьма Кузьмич, куда более?
- Люсенька…
- Кузьма Кузьмич…
- Люсенька!
- Кузьма Кузьмич, окститесь!
И тут, дневник, происходит кульминация отвратительнейшего действа. Приобретая фиолетовый оттенок мордоворота, Люськина Мача распахиват полы своего плаща, оставшись в полноценнейшем неглиже, проорав, что есть мочи.
- Люся, накажи меня!!!
И знашь, дневник… чёто мне так скучно стало… Скучно и стеснительно. А у меня знашь, дневник, така особенность есть, когда я стесняюсь – то уж больно хочу драться. А тут смотрю, ситуация сама сложилась. Он. Она. Он голый. Она при молотке. И посетила меня така мысль, дневник, что сейчас кто – то здесь от души пострадает...
Невинно выпучив глаза, с визгом предложив «Отведай извращенец моих 50 оттенков рыжего!», я нахлобучила на Кузьму Кузьмича старый хомут, непонятно откуда взявшийся в лапах. Обезумев от страстОй прелюдии, коротышечное создание, запутавшись в собственном плаще, с грацией обиженной чебурашки приземлилось пузом на сундук. Тут, дневник, меня понесло… Обозначив в нескольких неприличных вариантах Кузьме Кузьмичу путешествие до его нерадивой матери, я эротично самовыразилась вдоль его хребта большим кожаным кнутом, который висел рядом с хомутом.
На секунду повисла тишина… но тут, дневник, Кузьма Кузьмич не выдержав благоговейной расправы, что есть мочи завопил о своей индивидуальной несостоятельности. Дневник, у него аж от визга сандалии отлетели к противоположной стене. Подскочив, как укушенный за копыто свин, с возмущение типа «Помогите! Животное чести лишает!» похотливый гном вылетел из плаща и в чём мать родила скрылся на улице.
Не дожидаясь развязки, а так же принудительного составления протокола, сжимая сумку с молотком в лапах, я со скоростью гепарда вальяжно вылетела с конного двора. Ну, Дурашкина! Ты за эти мучения со мной и тремя караваями не расплатишься! Раба любви!
Бегу, дневник, бегу по лесу… Бултых о кочку. Лечу… Лежу… Лежу… Лежу…
---------------**************************------------------
Открываю глаза. Десять утра. Выходной. Ну и приснится же!
Присела у окна, рассматривая природу. На улице солнечно. Потеплело. Красотища. Голубое – голубое небо и белый – белый снег. Как облачко белых сливок, на голубой фарфоровой тарелочке. Жёлтое солнышко, скользит по тарелочке пытаясь зачерпнуть сливочек золотой ложечкой - лучиком. А кругом 50 и более оттенков берёзово – медовой весны:)
Дорогие друзья, поздравляю вас всех с приходом весны. Пусть она принесёт вам только положительные эмоции, сказочное настроение, искреннюю любовь, сбывшиеся мечты и… сладкие – сладкие сны! :)))
Ваша ЛиЛу:Ь