В горькой складке твоих молчаливых губ,
что сегодня припомнились совсем ненароком,
впопыхах, на будничном злом бегу,
под пустых небес серебристым током
снова прошлое пролегло очертаньем крыш,
что секли карнизами ломко сутемь,
и размах вечерних беззвучных крыл
относил всё дальше сближенье судеб.
В горькой складке губ молчат слова,
у которых отзвук гулкий, долгий…
Лишь бесстрастна каменная сова
у преданий тома на книжной полке.
Алой болью праздничное число
в них дрожит стреноженной рябью флага,
рюмкой об пол бьётся оно светло
и в осколках окон ранимость шага.
На твоих губах сгорающий чист закат,
но черны, как вороны, все деревья
и последней улицы крут накат,
исчезающий напрочь в закатном зеве.
И улыбка в них словно бег саней,
и скрипит на всё Подмосковье полоз.
Нет ни вечера глубже, ни горечи нет грустней,
чем с тобою быть и в молитвах порознь.
Но весенне копится тяжкий гул,
как на дороге у зыбкого поворота.
И погибшая птица – возможность полёта –
в горькой складке губ, в горькой складке губ.
1991