Оставила прошлое гибнуть в заснеженных улицах,
В размытости силуэтов в шуршании шин,
Где ветер, срывая выдохи с губ, балуется…
Попадали в снег цветные карандаши.
Она не рисует давно… нелюдимая, странная,
Нет звёзд, лишь асфальты и втоптанные мечты.
И лужицы, вдетые чудно в узор филигранный,
Лишь следствие столь затянувшейся мерзлоты.
Она не рисует ни взгляд, ни его предплечье,
Ни пальцы свои возле кромки воротника.
Заснёт опустевшей, спокойной и обесцвеченной
Под белым квадратом белого потолка…
***
Актёру надо и он над смертью
Зависнет снова, прижавшись лбом
К холстам и краскам, а вы поверьте,
Что музы плачут не о любом.
Художник… Тушью размажет точки
И, сматерившись в цветной манжет,
Припомнит мягкость любимой мочки
И обрисует её в сюжет…
И он вернётся, цветущим маком,
Бездомным солнцем к её ногам,
Сжимать ладони, кричать и плакать
И вновь разыгрывать по слогам
Всю бесполезность своих скитаний,
Где истончилась меж ними нить…
Он задушил бы её цветами,
Когда бы было за что душить.
Она бесстрастно смотрела в стену,
Пытаясь, в общем-то, завершить
Его пытливую откровенность
Простым молчаньем своей души.
Всё в этих улицах, хмурых, длинных.
Всё в этом ветре, в шуршании шин
Осталось… окриком голубиным…
Бросай, бросай же, кроши, кроши…