Под старым, гулким и ржавым мостом, протянувшим свой рыжий швеллерный скелет с одного высокого глинистого берега на другой песчаный, и покрытым посеревшими от времени досками, протекает небольшая и мелкая речушка Кебеж. Каждая доска, вздрагивая под колёсами велосипедов или ногами редких прохожих, издаёт звонкий звук похожий на звучание детского металлофона или дребезжащую ноту очень расстроенного древнего пианино. От этих клавиш избитых тележными и тракторными колёсами, выжженных высоким солнцем, вымороженных сибирскими морозами и иссечённых злыми дождями исходит такой дух старого времени, что невольно улетаешь в прошлое, которое было ещё на твоей памяти, но уже теперь кажется таким далёким. Такая абстрактная симфония быстротечности жизни, со своими прелюдиями, фугами и ностальгическим финалом.
Если смотреть на реку сверху, с высоты моста, то вода кажется не очень прозрачной, а немного жёлтой или зеленоватой. Потому что сквозь неё на просвет видно близкое дно, покрытое мелкими барханами желтоватого песка и небольшими островками речных водорослей - кушира. И мелких пескарей, вялыми движениями своих хвостов пытающихся держаться против течения под струящимися водами тёплой реки. С каждым моим приездом в деревню, река всё ниже и ниже опускает уровень своего потока. И всё большее расстояние разделяет воду и сплетение балок и опор старого моста. А ведь ещё на моей памяти были времена, когда в половодье вода поднималась так высоко, что грозила снести настил и сам мост и насыпь дороги примыкающую к мосту.
Обмелела теперь река и почти сошла на нет. Замучали её неразумные люди за прошедшее столетие, затерзали многолетними лесосплавами и идущими следом чадящими бульдозерами, разрывающими её тысячелетние берега, истощили плотинами, выстроенными ниже по течению на великой сибирской реке, в которую она впадает. И теперь она как древняя горбатая старушка уже знающая свой час смерти, еле-еле мелко шумит тихой водой по склонённым ветвям ив, да печально плещет в зарослях хвощей и осоки, которыми заросли прежде глубокие русла стариц и бездонные ямы чёрных омутов. И рыба уже в ней водиться только мелкая, потому что зимой кое-где уже замерзает она почти до самого дна. Вот поэтому и перевелись в ней огромные пузатые налимы и зубатые полутораметровые щуки, эти речные акулы не дававшие дремать непокорным полосатым окуням, миролюбивым серебряным ельцам и хулиганистым язям с огненными плавниками.
Сам я был не очень большим любителем рыбалки. Не прижилась во мне эта страсть. Может потому, что с самого раннего детства отец отбил у меня охоту к этому занятию. Лет с пяти, он начал брать меня на рыбалку и то, что для других моих сверстников было вожделенной наградой, стало для меня нежеланной обязанностью. Как говорится - отторжение от переедания. Практически каждый день, невзирая на жару, мороз и сугробы по пояс, я должен был тащиться за ним проверять закидушки, морды, вятера, сети. А назад возвращаться с рюкзаком забитым выловленной рыбой или пойманной дичью. Не-е-т. Это очень быстро мне надоело, и я всеми силами отказывался от этой обязанности. Тратить своё драгоценное время, таскаясь с ним по бесконечной тайге, я упрямо не желал. В то время когда дома меня ждали книги, наполненные космическими путешествиями, пиратскими набегами и вольной жизнью верхом на быстрых скакунах в далёких прериях. Их пожелтевшие, обтрёпанные листы, испещрённые серенькими буквами, притягивали меня, как магниты. Но мои желания не всегда совпадали с моими возможностями, поэтому частенько мне приходилось завязывать на ногах крепления охотничьих лыж, вытаскивать из кладовки потёртый брезентовый рюкзак, закидывать за спину старенькую гладкоствольную «ижевку» тридцать второго калибра, выделенную отцом специально для меня и сопровождать в его путешествиях по реке и таёжным дебрям.
Конечно, и там для меня иногда были свои небольшие радости. То зуб давно вымершего шерстистого носорога вдруг обнаружится на обмелевшей далёкой косе, то крошечный золотой самородок блеснёт в желудке у убитого глухаря, то небольшой бивень мамонта вдруг вывалиться из глинистого обрыва реки, то вдруг на речном перекате вода вынесет на песок, почерневший от неисчеслимоскольколетнего бультыхания в воде человеческий череп. Да, бывало и такое парочку раз. Возьмёшь его тяжелую сферу в руки, взглянешь в пустые бездонные глазницы и стоишь как Шекспировский Гамлет, размышляя о превратностях человеческих судеб. Кто этот человек? Как умер? Когда? Кем он был? И как он вообще попал в такую глухомань? И тысяча вариантов пролетит в промытой хмельным таёжным кислородом голове – от предположений, что это остатки ископаемого неандертальца, до мысли о неведомом одиночке золотоискателе, нашедшем свою смерть во внезапно обвалившемся шурфе. Бедный Йорик, умытый ледяными речными струями! Ну, или как там его звали? Но таких находок, открытий и удач было не очень много, и поэтому они запомнились как самые необычные. Вот такая, например.
Как-то осенью, по-моему, сентябрь уже был, мы с отцом отправились рыбачить на дальнее «медное озеро». Которое, так звали из-за красного цвета донного ила перемешанного с железной рудой, вымываемой наверх бьющими в центе озера холодными родниками. Рыбы там было не очень много, зато она была всегда отборной. Двадцатипятисантиметровые караси, считались там рыбой среднего размера. Добираться туда было далеко и чтобы максимально и с пользой использовать этот поход, мы захватили с собой побольше продуктов - риса, каких-то консервов, чая и ещё чего-то там, уже не помню чего. Чтобы оставить запас, в охотничьей избушке находящейся буквально в паре километров от этого озера. Были взяты с собой и некоторые рыболовные снасти для этой же цели. Потому что таскать это все с собой каждый раз было слишком трудозатратно. Мы уже преодолели на лодке примерно половину пути, я уже изрядно успел устать на вёслах, как вдруг отец попросил меня остановиться. Я причалил к берегу.
Как оказалось, у него давно было намерение попробовать порыбачить на спиннинг именно в этом месте. Этот бурный перекат, наискосок пересекала глинистая гряда, сразу за которой на самом изгибе реки находился бездонный омут. Он почему-то предполагал, что это самое удобное место для кормления крупной рыбы. Потому что рыбе помельче приходилось «скатываться» через гребень гряды вниз по течению почти по самой поверхности воды. И таким образом она становилась лёгкой добычей более крупных экземпляров отлично видящих её снизу. В любом случае, парочка откормленных налимов обязательно должна была обитать в таком злачном месте. Из рюкзака отец достал завёрнутые в шёлковую тряпочку самодельные блесны. Это были особые блесны, они были сделаны им лично по собственной одному ему известной схеме из серебряной ложки и серебряного царского рубля. В воде они должны были двигаться не по прямой, а подражая настоящей рыбе «рыскать» из стороны в сторону. На каждую из них он положил немало трудов, вот поэтому и хранил их отдельно от остальных. Быстро подцепив одну из блесен к спиннингу хитрым морским узлом, он широко размахнулся и далеко, почти к противоположному берегу забросил дорогую самоделку. Я хорошо видел, как отягощённая грузом блесна пробила рябую поверхность реки и вошла в воду как пуля.
Я знал, что отец тоже не очень большой любитель рыбалки на спиннинг и сделав с десяток закидок он обычно сворачивался. Поэтому я рассчитывал на небольшой десятиминутный перерыв на берегу и потом готовился снова браться за весло.
Но к моему удивлению, буквально через несколько секунд вращение катушки застопорилось, леска натянулась, и спиннинг изогнулся напряжённым луком. Отец, позабыв всё на свете, уже боролся с явно крупной рыбой сидевшей на серебряной блесне. Великан, засевший на другом конце лески, был мускулистым и недовольным. Было видно, как небольшие водовороты вскипают на поверхности над тем местом, где в этот момент должна была находиться рыба. Прошло не менее четырёх-пяти минут, пока его удалось немного подтащить к берегу. Для этого отец то слегка ослаблял леску, то снова натягивал её, заходя почти по пояс в воду, протаскивая рыбину в нужном направлении и заставляя её немного уступать. И так повторялось множество раз. Это была целая шахматная партия, разыгранная двумя хитроумными игроками. И у каждого из них был свой резон её выиграть. С одной стороны это было питание семьи на несколько дней, а с другой, со стороны рыбы - целая жизнь.
И вот главный приз был почти у самого берега, но как только его голова показалась из воды, в его крошечном мозгу что-то сработало, словно он очнулся от спячки. Вода у берега закипела бурунами, он круто развернулся и с бешенной скоростью работая хвостом помчался к противоположному берегу поперёк реки. Катушка испуганно затрещала, леска зазвенела, заметавшись по плоскости воды, и хоть отец полностью отпустил тормоз катушки, через некоторое время раздался стон треснувшей струны, и остатки лески спиралью намотались на спиннинг.
Но скорость рыбины была уже такова, что для полной остановки ему немного не хватило места. Торпедой он ткнулся в противоположный берег и проскочив по инерции по песчаной отмели некоторое расстояние, изогнулся в воздухе огромной дугой и шлёпнулся всем массивным телом в небольшую лужу оставленную на отмели обмелевшей рекой. Теперь от реки его отделяло почти два метра песчаной косы. Медлить было некогда. Пару сильных изгибов мощного тела и он снова несомненно окажется в своей стихии. Поэтому отец, ничего не объясняя и не медля ни секунды, схватил моё ружьё, так как своя «вертикалка» у него была не заряжена и патроны лежали в рюкзаке, и бегом бросился к лодке. Оттолкнул её обеими ногами и буквально ввалился в неё на животе через борт, и в несколько быстрых и глубоких гребков веслом оказался на противоположном берегу. Рыбина почти уже выбралась из плена и до желанной воды оставались считанные сантиметры, когда прогремел выстрел. Это отец, подставив ствол ружья почти в упор к голове добычи, нажал на спусковой крючок. Заряд в патроне был «глухариный» и состоял из четырёх-пяти некрупных картечин, поэтому мощное тело ещё пару раз судорожно ударило огромным хвостом и медленно затихло вытянувшись во весь рост.
Даже глядя с противоположного берега я изумился его величине. Я даже не предполагал, что в нашей реке могут водиться такие монстры…! Нет, бывалые охотники и рыболовы, конечно рассказывали байки о заросшей мхом столетней щуке в Буланском озере, и о таймене который жил у самой деревни и питался исключительно гусями и собаками, но то были байки подвыпивших рыбаков известных недержанием языка во рту, а тут я увидел всё собственными глазами. А когда отец перевёз меня на лодке на тот берег, моё удивление стало ещё больше. Только стоя рядом с ним, я осознал, какая это редчайшая удача.
Отец сидел у добычи на корточках и курил папиросу, от волнения с кончика носа у него падали капли пота. Эйфория победы уже немного начала спадать и теперь перед ним стояла другая задача – как доставить тайменя в деревню? Можно было бы для удобства разрубить его на несколько больших кусков и так отвезти всё это на ледник, но как я уже догадывался – гордость и тщеславие не даст ему это сделать. Даже если он предъявит его по частям, никто из его друзей не поверит, что рыбина была именно такой величины. Поэтому таймень должен быть доставлен целиком! Это было истиной несомненной. Мы должны были умереть, но сделать это. И минут через пять мы начали готовиться к перевозке этого экспоната.
Для начала мы полностью разгрузили лодку, вытащили оттуда все вещи и сложили на песчаном берегу. Потом с трудом приподняв лодку за один борт стали её затапливать, а когда она полностью погрузилась в воду, поставили её одним бортом к берегу, и по очереди перетаскивая, то хвост, то голову, то снова хвост, с огромным трудом погрузили в лодку тайменя. Нет, он по настоящему был тяжеленым. Я был ещё плохим помощником, а у отца была травмирована нога, поэтому поднимать его в одиночку он не рисковал. Отец зашёл в воду, и просунул весло под днище лодки так, что она слегка приподнялась вверх. И оба её борта на пару сантиметров возвышались над водой. В воде все тяжести имеют несколько другой вес, думаю, что на суше эта задача была бы ему не по силам. И я в это время быстро и без устали принялся вычерпывать воду из лодки. Я вспотел, разделся до рубашки, с меня ручьями бежал пот, а я всё черпал и черпал воду помятой двухлитровой жестяной банкой, которая для таких целей всегда и валялась под сидушкой которую тоже называют «банкой» в хвостовой части лодки. По мере убывания воды, лодка всё выше отрывалась от дна и всплывала. Наконец, минут через пятнадцать она стала уверенно держаться на воде. Потрудившись ещё минут десять, и избавившись от оставшейся влаги, мы снова стали загружать в неё наш охотничий багаж. Чтобы через некоторое время отправиться в обратный путь. Утешало только то, что назад плыть было намного легче, потому что теперь лодка плыла вниз по течению.
Всю дорогу отец был возбужден и весел, он рассказывал мне истории о своих прошлых удачах, о том, как однажды на Арадане в одиночку с расстояния в десять метров завалил старого почти беззубого медведя, два года разорявшего одну и ту же пасеку. О том, как лет десять назад подстрелил огромного матёрого волка резавшего колхозных овец и потом сшил из него роскошную шапку, которую стоило надеть, и сразу разбегались и прятались в будки все собаки в округе. О том, как однажды наш охотничий пёс афганец-полукровка Джульбарс, на лету грудью сбил огромного откормившегося тетерева…, и много ещё чего рассказывал. Я его слушал удивлённо, так как в моём отце была половина эстонской крови, и поэтому он был обычно молчаливым и спокойным, иногда даже чересчур, а тут его было не остановить. Отчего-то при этом приходили мне на ум ассоциации с Бароном Мюнхгаузеном, но все герои его историй были реальными, я их сам знал и я ему верил. Ну что поделать? Пробило человека на красноречие, намолчался видимо, очень часто бродя в одиночестве по бескрайней тайге. Лодка мерно покачивалась, я кормовым веслом направлял её неторопливое движение, и мелькали передо мной хмурые осенние прибрежные пейзажи. К деревне приплыли уже в полной темноте.
Отец остался в лодке, а мне пришлось мне идти за подмогой. Хорошо, что старший брат уже был дома и ещё не спал. Захватив по дороге двух его друзей, живших недалеко от нас таких же, как и он крепких шестнадцатилетних подростков, мы отправились к реке. Тихо плескалась вода и рябила мутными бликами, на небе светили редкие звёзды и только огонёк отцовой папироски как маяк светил в серой темноте.
Помню, как все дружно восхитились этим уловом, пролив на отцово сердце не меньше пудовой амфоры приторного хвалебного елея. После пяти минут восторгов и удивления, тайменя общими усилиями вытащили из лодки, и с шутками и прибаутками, согнувшись в три погибели от непомерной тяжести, делая остановки через каждые двадцать метров, потащили домой. Мне досталась задача примкнуть лодку к самодельному бревенчатому «кнехту» в виде прикопаного на земле бревна и перетащить лодочный багаж домой. Так я и плёлся сзади, с трудом таща чуть ли не волоком рюкзак, два ружья и прочую мелочь, которую так и не удалось в этот день доставить в избушку.
Чего явно не хватало в это время моему отцу, так это публики, которая бы могла оценить по достоинству ценность этого улова. На улице уже было темно, и весь народ сидел по домам и приготавливался ко сну, так как встают в деревне рано. Я думаю, что будь у отца выбор, он бы нарочно понёс эту рыбину домой среди бела дня, чтобы все видели это вселенское великолепие. Но был глубокий вечер, и он только огорчённо сетовал на это неудачное время. Впрочем, одна встреча всё-же состоялась. И она коренным образом повлияла на дальнейшую судьбу этого уникального экземпляра подводного царства.
Ещё издали было заметно, как навстречу нашей процессии медленно движется в сумерках человек, сигналя о себе красным огоньком самокрутки. Сравнявшись с головой рыбины, человек сначала вытащил самокрутку изо рта, потом его широко открыл, потом сдвинул замасленную фуражку на затылок и только тогда сумел выдавить из себя:
- Етит твою мать…! Вот это фараон Тутанхамон…!
Чтобы лучше разглядеть это чудо, он не поленился развернуться, и пройти несколько метров назад вместе с нами, туда, где маленький участок улицы слабо освещал тусклый уличный фонарь. Там он пару раз обошёл процессию вокруг и не уставая удивляться повторял:
- Вот это крокодил…! На такого бегемота и боевой торпеды мало…! Это же какой аппетит нужно иметь, чтобы такую харю накусать…?
Наконец после очередного круга он подошёл к довольно улыбающемуся отцу и попросил:
- Ты это, Андрей Андреевич, пока не продавай его, я через полчаса подойду с бутылкой, поговорим. Купить его хочу…
- Вот ещё, придумал ты, - возразил отец, - я и не думаю его продавать.
- Так ты это, жди, через полчаса подойду, - словно не слыша отца, повторил невысокий мужик и через десяток секунд растворился в темноте.
Этим человеком, был колхозный тракторист дядя Коля Лампаденко. Вся деревня уже знала, что назавтра у его сына будет свадьба. Вот он и суетится, бегает по деревне допоздна, готовясь к такому торжественному событию. Его единственный сын Витька женился на «городской». Что вызвало нестерпимую досаду у всех местных переспелых и недоспелых невест на несколько деревень в округе. И видно было из-за чего. Витька был высоким, широкоплечим и мускулистым светловолосым красавцем, с покладистым характером и приветливой улыбкой на добром лице. Кроме того, он только что, закончил техникум, и поэтому считался завидным женихом. Но так странным образом извернулась судьба, что невеста у него оказалась не местной, даже более того, она была не из нашей краевой столицы. Она была родом из совсем уж далёкого города Киева, каким-то совсем уж странным образом добравшаяся до сибирского города Абакана. Приезжала она в гости к своей подруге, с которой они вместе где-то учились, вот там с ней Витька и познакомился.
Нужно сказать, что хоть и был я в ту пору в начальной стадии мужского созревания, но женскую прелесть, исходящую от этой девушки оценил вполне. Честно скажу, она на долгое время оставалась для меня идеалом девушки во всех отношениях. Среднего роста, крепко сбитая, с точёными ножками и хорошо выделенными женскими верхними и нижними особенностями фигуры, она просто излучала флюиды притягательности. Её серо-зелёные глаза просто лучились нежностью, её пухлые губки улыбались навстречу миру, и просто невозможно было не улыбнуться ей в ответ. И одевалась она так, что самая скромная одежда сидела на ней как на картинке из модного журнала. По моему, она даже никогда не красилась. Ей это было ни к чему, у неё все своё было лучше любой импортной косметики – гладкая кожа, алые губы, большие глаза и пушистые ресницы. Жених уже успел её познакомить со своими друзьями и все восхитились. Мать Витьки, увидев её, прослезилась буквально через пять минут, долго обнимала её и сразу стала называть – доча моя! Отец слезиться не стал, а радостно и сильно хлопнул сына мозолистой ладонью по плечу и резюмировал – «вот щучий сын, какую невестку мне подарил, хоть сейчас на божничку сади. Смотри у меня, только попробуй её обидь, сниму ремень и так выпорю тебя, что забудешь, где твоя задница, а где прошлогодний покойник, не посмотрю, что ты такой здоровый вымахал». Впрочем, то, что у них кто-то кого-то может обидеть, было исключено. По улице они всегда ходили, держась за руки, и так смотрели друг на друга, и так улыбались друг другу, что и не посвящённому человеку лезли в голову всякие романтические мысли о любви.
Таймень был занесён на кухню к нам в дом, и положен прямо на пол, на подстеленную клеёнку. Отец уже собирался лезть в ледник и откалывать пару больших кусков льда, с целью запихать их внутрь рыбины для лучшей сохранности, но не успел.
Дядя Коля, как и обещал, пришел через полчаса с бутылкой. Причём он пришел не один. Зная упрямый характер моего отца, он привёл с собой подкрепление. С ним пришёл жених Витька и ещё какой-то солидный высокий дядька в хорошем костюме и тонких золотых очках. Пришла и невеста, но за стол она не села, а примостилась на диване рядом со мной. На некоторое время, ощутив тепло её упругого бока, я раскоординировался, но, потом взял себя в руки и только глаза мои не могли никак изменить направление и оторваться от созерцания черт её правильного лица.
Между тем, выпив по первой рюмке крепчайшего самогона, выгнанного дядей Колей по случаю свадьбы, мужчины за столом стали пытаться соревноваться в красноречии:
- Андрей Андреевич, ну что тебе этот таймень? Да ты такой рыбак, что ещё таких десяток штук за год поймаешь. А у меня единственный сын женится…! Один раз и на всю жизнь. Вот я и хочу, чтобы эта свадьба ему и невесте и всем моим гостям на всю жизнь запомнилась. Чтобы до самой смерти добром вспоминали! А чем в нашей деревне можно людей удивить? Сам знаешь, что живу я не очень богато, миллионов нету, но ради сына хочу сделать всё, что только могу. Самогону я вот наварил четыре фляги, гости будут не в обиде. Вина, шампанского в магазине несколько ящиков купил. Светка, жена моя со своей сестрой такие мастерицы, что нажарят и наварят такого, что и в столичном ресторане не видали. Мы и поросёнка уже закололи и гусей десяток и курей сколько надо. Но что это? Гусей и курей, гости и дома поесть могут. Тут ничего удивительного нет. А у меня гости приехали из самого Киева! Представь, столицы советской Украины! Очень хочу их порадовать, показать какие в Сибири деликатесы водятся. Продай мне тайменя…! Будь человеком. Скажи свою цену….
- Заплатим, не обидим, сколько скажете, - спокойно подтвердил солидный мужик в очках и, поглядывая на лежащего у стены огромного тайменя, даже потянулся в карман за кошельком.
- Вот ты меня озадачил, даже и подумать не дал, я же себе его хотел оставить, тут мяса на два месяца хватит, даже и не знаю…, - задумчиво отвечал отец, почёсывая переносицу.
- Да что тебе эта рыба Андреич? Ты же через два дня ещё её наловишь, сколько захочешь. Да и сам посуди, вот отнесёшь ты его на свой ледник, или в погреб, и кто его увидит такого красавца…? Ну, кто, скажи…? А у нас его все гости оценят, пятьдесят человек одних гостей. Вот тут-то они и устроят тебе славу! Да ещё и по дальним местам разнесут. Да такого тайменя почти никто и в жизни-то не видел, а ты его поймал. Я же всем обязательно об этом расскажу. Откуда спросят такой народный артист подводный…? Андрей Андреевич скажу, специально к свадьбе постарался, потому что никто кроме него не сможет такой трюк проделать. Лучший рыбак у нас в районе и человек прекрасный. Да что там в районе, в крае лучший…!
На такую грубую, но приятную лесть отец не нашёлся даже что и сказать, только проглотил рюмку самогона и махнул рукой…. А когда подключился жених с невестой и вовсе растерялся….
- Продай, дядя Андрей, пожалуйста, - молодым баском прогудел жених!
- Продайте, пожалуйста, придёте к нам на свадьбу попробуете, как его моя мама приготовит, - пропел у него за спиной ангельский голос невесты.
У моего отца была одна слабость, он был очень податлив на женские слёзы и женские уговоры. Может быть, против уговоров троих мужиков он бы и выстоял, но против просьбы такой красивой девушки он был бессилен…. Он медленно окинул взглядом невесту с ног до головы, благо платьишко на ней было совсем короткое, и восхищенно качнул головой.
- Забирай! – обречённо прохрипел он, и налил с горя ещё одну стопку, хотя больше двух пил очень редко.
Гости сразу засуетились, вскочили с табуреток, и пока отец не передумал, сразу же принялись за дело. Как оказалось на улице уже их ждали два помощника и сразу же подъехавший старый обшарпанный грузовичок ГАЗ–51. Буквально в три минуты таймень был обмотан столовой клеёнкой, загружен в кузов, деньги пересчитаны и, кряхтя и постанывая колхозный раритет подымил в противоположный конец деревни.
Мне дали приказание прийти через полчаса и забрать клеёнку, в которую рыбина была укутана. Так уже почти ночью я оказался на свадебном дворе.
Мать невесты была её точной копией, они были так поразительно похожи, что это вызывало даже некоторое удивление, просто у неё всего было немного больше. И ширины и толщины и голос тоже был громче. Но в основных параметрах они сходились. Как оказалось, большой мужчина в очках и строгом костюме был отцом невесты, но судя по всему, в своей семье он был отодвинут на второй план. Как только он попадал в поле зрения своей жены, сразу же раздавалось звучное, - Богдан, сходи в магазин купи ещё горчицы! – или, - Богдан, перенеси эту кастрюлю на летнюю кухню! – было просто удивительно как эта женщина, едва освоившись в гостях, сразу же развила такую бурную деятельность. Буквально за один вечер она умудрилась одарить всех небольшими подарками, со всеми познакомиться и захватить негласное лидерство в процессе подготовки к свадьбе.
Именно она, тщательно оглядев привезённого тайменя, тут же отдала приказ к постройке временной печи для приготовления этого шедевра. В процесс постройки немедленно по её указанию были включены и муж, и сам жених-будущий зять и даже свидетель. Нашлась там работа и мне. В уже убранном от картошки огороде, они взялись за сооружение чего-то среднего между тандыром и доменной печью. Благо старые кирпичи от бани стояли неровными рядами под навесом сарая. Дядя Коля был хозяином запасливым. Клали печь быстро, без помощи цемента и глины, словно складывали детские кубики. И через три часа она уже вовсю дымила берёзовыми дровами и сверкала через щели яркими лучиками живого огня. Жениха со свидетелем сразу же отправили спать, а папа Богдан так и остался ординарцем при жене, до трёх часов ночи они с дядей Колей подкладывали дрова в импровизированную печку и таскали огромные кастрюли из летней кухни в огород и потом назад из огорода в летнюю кухню. Иногда, когда главная кулинарка не видела, они украдкой наливали себе по стопочке и быстро выпивали. Она, замечая это, грозила им поварёшкой и покрикивала:
- Попробуйте только нажраться, обоим наваляю, прямо при свидетелях.
- Суровая у тебя жена! – сочувственно говорил дядя Коля Богдану…
- Это она ещё сегодня добрая, - отвечал тот, - это она ещё стесняется, потому что в гостях.
Таймень резался огромными кусками поперёк туловища, вымачивался в огромной кастрюле с каким-то особенным маринадом и через некоторое время попадал на металлическом противне в печь с прогоревшими берёзовыми дровами. Это был как бы такой огромный шашлык, только из рыбы. Пока один кусок готовился, в кастрюле замачивался уже следующий и так дальше по конвейеру. Так как посудины для такого блюда естественно быть не могло, то специально под него была быстро приготовлена длинная чисто выструганная и отполированная хозяином доска с закруглёнными краями и покрытая новой клеёнкой. Готовые куски тайменя выставлялись на этот разнос, в правильном порядке начиная с головы, и разрезы замазывались, или по другому говоря «шпаклевались», специальным составом из сметаны, лука и чего-то там ещё приготовленным тоже мамой невесты. Таким образом, к утру он был полностью приготовлен и выложен на самом длинном столе. Причём в готовом виде он оказался ещё длиннее, чем был до этого. Видимо его размер увеличили разрезы замазанные приправами. Если в живом виде он был где-то около двух с половиной метров, то в приготовленном превышал трёхметровую длину! Но как же красиво это выглядело! По бокам он был обложен специально подвялеными в духовке помидорами, во рту держал свежие пучки зелени и краснел всеми плавниками, подкрашенными томатной пастой и свекольным соком! Мама невесты была не только мастеровитой на словах, но и в деле показывала своё мастерство и умение. Печень и молоки тоже были поджарены и вложены внутрь, а там только одной печени был большой тазик с верхом.
Уже светало, когда этот кулинарный изыск накрыли полотенцами и отправились поспать. Дядя Коля и Богдан остались спать на жарко натопленной летней кухне. А мать легла на кровати рядом с невестой. Будущий муж и жена хоть и поселились в одной комнате, но спали пока на разных кроватях.
Свадьба была весёлой и шумной, гостей действительно было очень много. Собрались все деревенские родственники, приехали из района. Киевских, правда было всего пятеро вместе с самой невестой, но небольшое количество, мама невесты компенсировала качеством. Она одна заменяла десять человек.
Отец мой постеснялся идти на свадьбу. По-моему, он считал, что раз деньги за тайменя получены, то вроде, как и теперь неудобно его будет есть. Скажут ещё – вот хитрый, и деньги взял и в гости напросился. Но обнаружив, что моего отца за столом нет, жених с невестой вскочили на мотоцикл с коляской и в течении пятнадцати минут доставили его за стол. К этому он не готовился, поэтому приехал в коляске немного растерянный, с криво и наспех завязанным галстуком, который он одевал не чаще чем один раз в году. И видимо пометавшись по дому, не придумал ничего лучшего, как привезти в подарок полведра щучей икры, которая хранилась у нас в погребе, да бутылку хорошего армянского коньяка, который он берёг для особо торжественных случаев.
Точно не помню, какие тосты и кем произносились. Тогда ещё не знали, что такое тамада и свадьбу проводили по очереди свидетель со свидетельницей.
Уступают наши аборигены в красоте тостов кавказским джигитам, это конечно нужно признать, но некую корявость речи и путанность мыслей стараются приправить такой дозой юмора, что обычно в конце речи слушатели уже забывают то, о чём говорилось в начале. Помню красивый тост материной невесты, подарившей молодожёнам ключи от дачи, выстроенной где-то близко под городом у неё на родине. Воспроизвести, правда не смогу, так как говорила она очень долго, и на украинском языке, поэтому я почти ничего не запомнил кроме смысла сказанного. Но правило «алаверды» никто не отменял, и все более или менее значимые гости обязательно говорили пожелания новобрачным, хотя бы в виде пары простых и добрых слов. Таким образом, минуте к двадцатой, очередь дошла и до моего отца! Свидетельница шутя обратила внимание гостей на главные украшения стола, в числе которых, конечно же, на первом месте была невеста, на втором жених, а на третьем оказался этот красавиц таймень и предложила дать слово доброму и скромному человеку, благодаря которому стол был так изумительно украшен.
- Так, не специалист я, речи кудрявые произносить, - сказал отец, вставая и поднимая в руке стакан с самогоном.
- Про рыбу что нибудь скажи, в этом-то ты специалист! – громко крикнула мама невесты.
- Ну не знаю, скажу конечно, как умею, не обессудьте. Тогда тоста будет два и даже может быть и не тоста, а просто пожелания.
Помни жених! Самая крупная рыба водится в самых красивых, глубоких и тихих местах, и ловится только на хороший крючок и толстого червяка! Поэтому держи свой крючок всегда на готове, а червяка бодрым! – слушатели громко засмеялись, а он продолжил - всякая пойманная тобой рыба может оказаться золотой, поэтому построй ей трёхкомнатный аквариум, хорошо корми, почаще меняй воду, люби её, и она будет выполнять все твои желания! Не всякий рыбак может поймать золотую рыбку, но всякий может её упустить, и раз уж она попалась тебе, так держись за неё изо всех сил…!
Помни невеста! Жизнь она как бурная река, а на быстрине ни одна рыбка икру не откладывает, для этого нужен уютный домашний пруд и сом, который эту икру будет охранять. А та рыбка, которая бросается на каждую блестяшку покрытую золотом, обычно попадается на блесну с очень острым крючком. И чем глубже она её заглотит, тем труднее будет потом сорваться и глубже будет рана! Не всякая рыбка может стать золотой, но всякая может стать маленькой акулой. А акул никто не любит, зато все боятся. Если хочешь, чтобы тебя все уважали и любили, не будь акулой, а будь золотой рыбкой, и тогда всю жизнь муж будет называть тебя ласково – рыбка моя…!
Так что горько!
Гости одобрительно зааплодировали, а он сев на скамейку, спросил меня, склонившись к самому моему уху, - ну, как? Ничего я так сказал? Всё было понятно…?
Я только восхищённо кивнул головой и подтвердил, - зер шон, Цицерон бы позавидовал….
Деревенские свадьбы, конечно, здорово отличаются от городских. Даже сидя за столом деревенские жители время от времени думают, что завтра рано с утра придётся в любом случае вставать, чтобы покормить скотину. Задать сена овцам и телятам, отнести ведро с варевом поросёнку, насыпать зерна курицам, подоить корову. В общем, дел с утра сельчанину хватает. Вот поэтому обычно часам к двум ночи и почти не остаётся никого за праздничными столами. Так было и в тот раз. Оттанцевались танцы, отыгрался баян, остыл проигрыватель пластинок, один за одним расходились гости, попрощавшись с притомлёнными женихом и невестой, и усталые помощницы хозяйки убирали посуду, чтобы завтра с утра заново начать накрывать столы. И только несколько неугомонных гостей разбившись и образовав маленькие островки компаний, всё ещё вели беседы, приютившись на уголках почти пустых столов. Из всего изобилия, выставленного на гулянку, на столе теперь в гордом одиночестве красовался только таймень, Правда, кое-где он уже был обрезан и имел изъяны во внешности, но его снова одели в молодую зелень, подложили свежих помидорчиков и он приобрёл довольно таки солидный вид.
В самом дальнем углу, самого дальнего стола, поставив перед собой двухлитровую стеклянную банку прозрачнейшей самогонки, и глубокую фаянсовую чашку с котлетами и помидорами, вели беседу мой отец и новоиспеченные родственники – дядя Коля и дядя Богдан. Беседа их была бурной, но для меня малопонятной. Дядя Богдан сыпал хитрыми и абсолютно непонятными словами – ректификация, дистилляция, сухопарник, тарельчатая колонна. Или уж совсем, запредельно заумными – органолептика и хроматограмма. А мой отец совместно с отцом жениха на это отрицательно мотали головами, и скептически и снисходительно улыбаясь. Отвечали ему словами попроще – солод, бражка, змеевик, корыто, первач…. Правда, невдалеке от них сидел ещё один член этой компании, но он участия в беседе почти не принимал, это был не то двоюродный, не то троюродный брат хозяина Ваня Вопиловский, которого все почему-то называли Ваня-сажа. Вся его функция в общей беседе заключалась в том, что иногда дядя Коля для подтверждения истинности своих высказываний обращался к нему, - « да, вот даже Ваня не даст соврать», - и Ваня согласно кивал склонённой набок головой. Правда пару раз его внезапно прорывало, он вдруг внезапно светлел лицом и хватал моего отца за руки:
- Андрюха, ты такой рыбак, ты лучший рыбак какого я знаю, я…, да мы с тобой! Я такие места на речке знаю… - и после этого мгновенного порыва, он снова надолго замолкал и только иногда снова кивал головой, чтобы подтвердить слова сказанные дядей Колей.
Мать невесты, не делавшая скидку на свои холёные ручки, работала вместе с другими женщинами и наконец, когда мытьё посуды закончилось, подошла к ним, и, обращаясь главным образом к своему мужу грозно заявила:
- Так, хлопці! Досить пити! Давайте закінчуйте, дозволяю вам випити ще по склянці і розбігайтеся по ліжках…! – тональность её певучего голоса настолько не подлежала оспариванию, что «хлопцi» покорно, но поспешно зазвенели банкой о края стаканов понимая, что спорить бесполезно. Женщины на свадьбе всегда почему-то главней мужчин. Возможно, мужчины в это время немного ассоциируют любую женщину с невестой по половой принадлежности и относятся соответственно с повышенным уважением и пиететом. Опрокинув стаканы, они торопливо полезли вилками к уже холодной закуске. И только Богдан, наклонив голову, печально вздохнул и с максимальной душевностью, на которую был способен, прогудел своим грудным басом:
- Не лайся на мене, моє ти сонечко! Я тебе так люблю, Софiйка моя кохана...! – в пьяном виде он был очень сентиментален. Помню, что я тогда очень удивлялся глядя на эту пару, как такая некрупная женщина могла захватить такую власть над таким крупногабаритным мужем. Он был намного массивнее её и если судить здраво, и посмотреть на его руки, то он мог бы прихлопнуть её как мелкую мышку. Но невозможно было даже представить такого, перед ней он был абсолютно безоружен как зайчонок перед львицей. Он смотрел на неё с таким обожанием, что возможно именно тогда я и стал догадываться об истинном значении слова – любовь.
На улице уже была настоящая ранняя осень. Ночи уже были прохладные. Но яблони в саду ещё радовали перезрелыми ранетками, розово сияющими среди желтых и бордовых листьев. Наверное, это самое подходящее время для свадеб. Время срывать спелые яблочки созревших чувств, и искать тепла в объятиях в преддверии наступающих зимних холодов...!
Свадьба продолжалась и на следующий день, а потом затянулась и на третий, а таймень всё не кончался и не кончался. Иссяк он, по-моему, только на четвёртый день, когда уставшие от отдыха гости стали разъезжаться по домам. По моим несовершенным подсчётам, весил таймень чуть больше ста килограмм. Гостей было около пятидесяти человек, значит, на каждого гостя пришлось около двух кило чистого мяса. Остатки раздали отъезжающим в дорогу. И только прислонённая к стене сарая доска-подставка напоминала отпечатавшимся на ней жирным контуром о размерах съеденного кулинарного шедевра.
Отец мой в течении двух суток после этой свадьбы отлёживался в кровати, из пищи потребляя только холодный рассол и горячий чай. Потом собрал рюкзак, побросав в него несколько банок консервов, патроны, сухари, конфеты и на неделю удалился в охотничью избушку, до которой мы так и не успели добраться в прошлый раз.
Нужно сказать, что я потом часто приезжал в деревню, даже после того, как не стало родителей. Там ещё жил мой старший брат, моя родная тётя, моя двоюродная сестра. И при каждом приезде, так или иначе, сталкивался с историей этого тайменя. Почти никто не помнил имени жениха и невесты, а саму свадьбу с тайменем всё ещё вспоминали. Этот таймень стал легендой у всех местных рыболовов на много лет. И каждый, кто был не равнодушен к рыбалке, выкладывал мне свою версию его поимки и доставки. Меня всегда подмывало рассказать, как это было на самом деле, но полёт фантазии рассказчиков так завораживал моё сознание, что я обычно предпочитал выслушать самую фантастическую версию, чем признаться, что я и есть непосредственный участник этого рыболовного шоу. Я познакомился как минимум с пятью людьми, помогавшими тащить этого тайменя из воды, и с не меньшим количеством тех, кто тащил его прямо к свадебному столу.
Размер тайменя рос вместе с годами, отдалявшими его от времени вылова. Сначала по деревенскому преданию он увеличился до четырёх метров, а потом и вовсе до пяти. На моё законное возражение, что рыбине такого размера практически нереально найти пропитание в нашей реке, человек, рассказавший это, клятвенно ударяя шапкой о землю и чуть ли не падая на колени, поведал мне, что в желудке у тайменя после его поимки был найден скелет двухметрового медведя. И что он сам лично видел голову этого медведя. Другой, не менее правдивый рассказчик как бы между делом признался, что в нижней губе свадебного тайменя после того, как его извлекли из воды, торчало двадцать пять блёсен, оборванных им у незадачливых рыболовов. Впрочем, после двух выпитых рюмок водки число трофейных блёсен возросло до сорока. А ещё после одной рюмки, из кладовки была вытащена старая и гнутая медная блесна, как доказательство чистейшей правдивости сказанного. Была поведана настоящая история о том, что именно на это блесну тайменя и поймали и она досталась ему как бы по "наследству", как переходящий кубок теперешнему лучшему рыбаку, от лучшего рыбака прошлых лет. И тут же этот раритет был предложен мне всего за бутылку водки как хорошему человеку и замечательному земляку. Я с большим трудом отбился от этого экспоната.
А вот фотографии свадебного стола, чтобы показать истинные размеры этой рыбины, я так и не добыл. Родители жениха покоятся на нашем небольшом деревенском кладбище. Жива ещё мать невесты, она всё такая же жизнелюбивая и бойкая старушка живущая сейчас со своими детьми и приглядывающая за внуками и правнуками. Сами молодожены тоже уже стали дедушкой и бабушкой и давненько живут не в нашем краю, не в нашей стране, и даже не на нашем континенте. Каким-то бурным ураганом их занесло в Канаду вместе с воспоминаниями, и оставшимися от юности чёрно-белыми фотографиями. Стоит ли их беспокоить из-за таких пустяков…? Теперь от их деревенского прошлого, наверное осталась только эта история о гигантском более чем двухметровом таймене, которые водились когда-то в нашей совсем обмелевшей реке.
Впрочем, как говорил мой отец – самые недостоверные сведения в мире, это прогноз погоды на месяц вперёд, женские клятвы в вечной любви и рыбацкие байки о величине пойманной рыбы.