Заходит штурмовик, кружится,
Обоз ведут к передовой.
Мы – малолетние возницы
И щит от партизан живой.
При свисте бомбы немцы – в лёжку
А детям прятаться не смей!
И нам давно страшней бомбёжки
Взвод “охранявших” нас зверей.
Мне восемь. На подводе средней
Патроны к Проне вновь везти,
На головной и на последней –
Детва от трёх и до шести.
Их там по десять иль по восемь,
Никто не смеет и дышать.
Кто о нужде своей попросит,
Навек останется лежать.
Пугает смертью хрип овчарок,
Со “шмайсером” злой конвоир,
Как волк жесток он, рыже-ярок,
Бездушно сер его мундир.
Коль кто позывы не осилив,
Слезал с подвод, не чуя бед,
Того безжалостно косили,
Собакам бросив на обед.
Рычат овчарки-людоеды
И мы не знаем чей черёд
Сегодня быть живым обедом
Для их ощерившихся морд.
У тех дорог осиротелых,
Где огнемёт нам жизнь срезал,
Там на сухих шипах горелых
Остались и мои глаза.
Напрасно укрывать пытался
Лицо в сгоревшие пеньки.
Сапог фашистский наслаждался,
Терзали острые клыки.
И я случайно, чудом выжив,
Ослепший, но, через года,
Всё вижу озверевших выжиг
И не забуду никогда.