В поэтическом наследии народного поэта Татарстана Рената Хариса имеется ряд произведений, связанных с личностью и творчеством Баки Урманче, что на первый взгляд легко объяснимо: поэт и сам не лишён дарования художника. Однако глубинную мотивировку этого помогает уяснить стихотворный цикл «Бакый Урманче ташлары» («Камни Баки Урманче»), написанный по мотивам скульптурных работ основоположника татарского изобразительного искусства, по которым назван основной состав цикла – 14 стихотворений.
Необходимо сразу отметить, что, вопреки названию цикла, не все скульптуры Урманче изготовлены из камня. Из природного камня мрамора выполнены им «Кул Гали», «Муса Джалиль», «Каюм Насыри», «Фатих Амирхан», «Габдулла Кариев». Из искусственного камня бетона (и бронзобетона) – «Галимджан Ибрагимов» и «Кырлай. Фигура Тукая». Из гипса, который камнем можно назвать лишь при определённой доле условности, – «Шигабутдин Марджани», «Дэрдменд», «Шаехзаде Бабич», «Шамиль Усманов». А вот «Сююмбике», «Сагыш» («Раздумье») и «Язгы мо;нар» («Весенние мелодии») вообще сотворены из дерева. Но стихотворения Хариса, которым дали названия произведения художника, объединяются под общим заглавием «камни», что обусловлено большой смысловыразительной ролью этого образа в цикле поэта. Что же он вкладывает в это понятие?
Подсказка заключена уже в структуре цикла. Стихотворениям, непосредственно связанным со скульптурами Урманче, предшествуют два – «Урманче к;зл;ре» («Глаза Урманче») и «Урманче кулы» («Рука Урманче»), к «камням» (скульптурам) прямого отношения, казалось бы, не имеющие, но характеризующие того, кто их творит. И главными здесь являются глаза и руки.
Голубые глаза художника, словно некая звезда, излучали волшебный таинственный свет («К;злек пыяласын тишеп чыгып, // к;зл;рене; ачык к;к т;се // якын йолдыз булып сирпи иде // тылсым тулы серле яктысын» [4, с. 164]). Они полны были игривого задора, иронии, душевной теплоты и вместе с тем говорили о твёрдости характера и решимости Урманче («Уйнаклык ;;м чак-чак ирония, // ;ылылык ;;м кырыс катылык // ;зер иде к;зл;р гал;менн;н // бире чыгар ;чен атылып» [там же]). Лучащиеся нежностью и пронзающие проницательностью, порой они прожигали болью раскаяния и жалости («Назлылыгы с;зсез а;лашыла, // ;ткерлеге тора к;ренеп... // Л;кин кайчак чатнап кит; иде // ;кенечне; утлы с;реме...» [там же]). Так, посредством характеристики глаз, взгляда художника, поэтом воссоздаются ключевые черты его характера: с одной стороны, любовь к миру, доброта, чуткое переживание боли, с другой – твёрдость духа, стойкость, несгибаемость под ударами судьбы. Это и есть основы основ личности Урманче, так сказать – её нерушимые «камни». И поэта тоже, настроенного смотреть на мир глазами художника.
В свете судьбы Баки Урманче обозначенные характеристики его личности становятся особенно актуальны: в 1929 году он попадает под первую волну сталинских репрессий и последующие 4 года проводит в ссылке в Соловецком лагере особого назначения. Затем долгие годы разлуки с малой родиной – Татарстаном: Москва, Казахстан, Узбекистан… Что пришлось пережить художнику, как он сумел выстоять – об этом метафорически сказано в стихотворении «Рука Урманче». Харис вспоминает силу рукопожатия художника, когда он, испытывая на прочность, стойкость, до боли сжимал его руку – так, что пальцы невольно распрямлялись, словно кривые гвозди в тисках. При этом, улыбаясь, говорил в качестве назидания: «тотты;мы – кыс, // кыскач, тор каты – // к;кре язмышны мин шулай итеп // шыгырдатып тотып турайттым...» («взял – жми, // сжимая, будь твёрд – // кривую судьбу я также // со скрежетом выпрямил») [4, с. 165].
Такова личность Баки Урманче, масштаб и значимость которой для татарского народа, его истории и культуры столь велики, что не дают поэту замкнуться на ней, несмотря на весь её авторитет, а ведут его к установлению ещё более глубинных первооснов человека. И помогают ему в этом именно творения художника – скульптуры, воплощающие образы людей, исторически и культурно наиболее значимых для татарского народа, составляющих фундамент («камни») его ментальности. Вслед за поэтом, стихотворение за стихотворением, проследим, каковы эти «камни».
Стихотворение «Кул Гали» связано с образом булгарского поэта, представителя средневековой волжско-булгарской литературы, оказавшего сильнейшее влияние на формирование татарской письменной литературы и ставшего одним из первых выразителей исторического сознания, духовности татарского народа. Образ Кул Гали, предположительно погибшего во время монгольского нашествия XIII века, воскресает в исторической памяти далёкую эпоху, в огне которой рождалась и закалялась татарская нация, обретая свои духовные основы. Не случайно поэтому образно-смысловым стержнем этого стихотворения Хариса становится мотив камня – изначально мёртвого материала, но под рукой мастера становящегося живым выразителем души, сознания, разума человека, народа, страны, способного поведать об их радостях и скорбях. Именно таким мастером является Баки Урманче и именно такова его скульптура «Кул Гали».
Следующее стихотворение цикла, «Марджани», о татарском богослове, философе, историке, просветителе, известном также в качестве этнографа, археографа, востоковеда и педагога. В своих трудах, находящихся у истоков формирования национального самосознания татарского народа, Шигабутдин Марджани отстаивал свободу разума, право человека на творчество, на самоутверждение личности. В этом смысле в контексте истории татарской нации они имеют непреходящее значение. Наверное, ещё и поэтому это стихотворение Хариса проникнуто особой лиричностью, личностным началом, обусловившим прямое обращение автора к своему персонажу – как к очень близкому, даже родному человеку, которого он, как Пигмалион своё творение, хотел бы оживить, дабы дать ему возможность высказать всё, что так и осталось недосказанным им по воле судьбы. Так, ненавязчиво и естественно, вводится в цикл мотив противостояния Времени и Слова.
Поэтому нет ничего удивительного в том, что идущее следом стихотворение «Тукай (В Кырлае)» посвящено татарскому поэту Габдулле Тукаю, кому, как, пожалуй, никому другому в татарской литературе, так судьбинно и творчески характерен этот мотив. При создании этого стихотворения Харис воспроизводит известную скульптурную композицию, выполненную из бронзы Б. Урманче и А. Загировым и установленную в музейном комплексе на родине поэта в Арском районе Татарстана. Поэт сидит на скамье, а рядом лежит его пальто. Харис задаётся вопросом: какого собеседника ждёт Тукай? Напрашивается мысль: того, кто мог бы стать преемником великого поэта. Однако вопреки этому ожиданию, тема решается в ключе любовной лирики, воскрешающей в памяти посвящённых мысль о несостоявшейся любви Тукая к Зайтуне: вот если бы она появилась, даже при малейшем вздохе поэта место, занимаемое бронзовым пальто, мгновенно освободилось бы. Любовь и является той силой, которая способна предотвратить трагическую судьбу. Но этого не случилось – отсюда вечное ожидание, вечная боль, не утишаемая годами…
Мотив трагической судьбы творца, по какому-то неумолимому закону Времени отыгрывающееся в нашей стране в жизни многих творческих личностей, звучит в цикле Хариса из стихотворения в стихотворение, варьируясь лишь в зависимости от особенностей эпох, в которых они жили и созидали. Вот перед нами трагедия Дэрдменда – поэта, золотопромышленника и мецената, разграбленного советским режимом. То перед взором читателя возникает судьба Галимджана Ибрагимова – одного из зачинателей татарской литературы, наиболее зрелые годы жизни которого совпали со временем сталинского тоталитаризма, скончавшегося в 1938 году в тюремной больнице. То взгляд поэта вслед за художником оказывается прикован к трагической судьбе Мусы Джалиля, казнённого на гильотине 25 августа 1944 года в тюрьме Плётцензее в Берлине, светлая память которого чуть было не омрачённая сплетня о его предательстве. Но разве большого человека и поэта можно уничтожить, обезглавив его, разве не являются живыми свидетельствами кристальной чистоты его совести и мужества произведения, созданные им, – таковы полные боли раздумья поэта.
Трагичность судеб татарских писателей удивительным образом перекликается с не менее трагичной судьбой татарского народа, начиная ещё со времён правления царицы Сююмбике, пленённой войсками Ивана Грозного и закончившей жизнь в издевательствах в неволе касимовского правителя Шах-Али, за которого была насильно выдана замуж. Строки, обращённые к ней, проникнутые искренней жалостью, являются, на наш взгляд, одними из самых выразительных по образности и самых лиричных в цикле: «Тарих аша, мине кызганыпмы, // к;з к;т;реп карый алмыйсы;. // К;т;р к;зе;! Сине гаепл;; юк! // Керфекл;ре; утлы с;;гед;й – // т;нне тишеп, минем кайнар канны // салкын заманага се;дер;» («Сквозь годы, будто жалея меня, // не можешь поднять глаза. // Подними глаза! Тебя нельзя винить! // Твои ресницы, огненными копьями // пронзая тело, мою горячую кровь, // пропитывают холодной эпохой») [4, с. 170].
Образ Сююмбике зачинает в цикле тему исторической судьбы татарского народа, продолженной в ряде других его стихотворений: «Каюм Насыйри», «Фатих Амирхан» – вплоть до раздумий о современности в «Габдулле Кариеве», где итог размышлений о судьбе татар, загнанных историей в известные рамки, подводит к такому финалу: а не заигрываем ли мы и сейчас с ней?
В сложные, переломные эпохи к кому обратиться за советом? Как различить в родной стране истину и ложь? Как нести поэту возложенные на него временем, родным народом ответственность быть его глашатаем, когда в бренном мире идёт борьба между Богом и Сатаной, среди которых прежде всего обманывается он сам? Эти и другие не менее острые вопросы терзают сердце поэта Хариса вслед за художником Баки Урманче, выливаясь в «Шамиле Усманове» в метафору трагической творческой судьбы вообще: «Заман г;на;ысын кадаклап ул // ;з миен;, халык а;ына, // язучыны; кал;м карасын да // ти; иттерг;н ш;;ит канына...» («Грех эпохи пригвоздив // к своему мозгу, к сознанию народа, // и чернила пера писателя // он приравнял к крови мученика») [4, с. 177].
Стихотворение «Шамиль Усманов» в свете такого рода размышлений воспринимается в качестве некой эмоционально-смысловой кульминации цикла, после которого следуют стихотворения «Раздумье» и «Весенняя мелодия» – самые, по нашему восприятию, пронзительные в личностном смысле произведения цикла, как, собственно, и скульптуры Урманче, навеявшие их строки.
Замечательную характеристику скульптуры «Раздумье» оставил А. И. Новицкий: «Из мощного с жёсткими наплывами корня грушевого дерева высекает художник лицо мудрого старца, погружённого в глубокое философское размышление. Энергичные удары резца оставляют следы, подобные ударам крупной кисти; местами дерево оставлено необработанным, твёрдые наплывы корня включены в общую композицию, образуя мощные завитки бороды и усов <...> На лице лежит отблеск особой красоты, порождённой органичным слиянием физического совершенства и духовной силы. Несмотря на то, что изображается человек в конце жизненного пути, в нём нет признаков бессилия, старческого угасания. Могучий бугристый лоб под едва заметной тюбетейкой говорит о большом интеллекте, твёрдо сжатый рот – о решительной и твёрдой воле. И, может быть, только рука, морщинистая, старческая, свидетельствует о неумолимости времени. Более всего о внутренней сосредоточенности, о погружённости в самого себя говорят глаза. Их выражение неуловимо. Но в них угадываются и оттенок скорби, и отблеск воспоминаний, и чувство утрат» [1, с. 125-126].
Татарское название скульптуры – «Сагыш». Однозначно перевести это понятие на русский язык нельзя. «Татарско-русский словарь» даёт такое его толкование: «1. уст. дума. 2. тоска, грусть, кручина, печаль» [2, с. 204]. Хорошее знание этого приводят татарского поэта Рената Хариса к неоднозначному поэтическому решению стихотворения, написанного им по мотивам одноимённой скульптуры художника и выявляющего такую её метафорическую суть: «П;йда булган ниндидер кыяф;т – // ;лл; Н;фр;т, ;лл; Ярату... // ;лл; б;ек Борчылу мик;н ул, // язмышыны; к;реп ялгышын?..» («Какой-то зарождённый образ – // или Ненависть, или Любовь. // Или великая Тревога, // при виде ошибки судьбы?..») [4, с. 178]. Обратим внимание, что поэт, глядя на картину и, конечно, хорошо зная перипетии судьбы Урманче, выявляет иные смысловые оттенки создания художника: ненависть, любовь, тревога. Причём написаны они с прописной буквы – как наиболее значимые слова в ряду других, так как обладают высоким, судьбинным, основополагающим значением. Они, в конце концов, определяют и финал стихотворения: «Б;лки, тир;н ую кир;кмидер – тир;н уйны; т;бе сагышлы...» («Возможно, глубоко долбит; не стоит – // дно (основа, причина) глубокой мысли печально (и все другие значения прилагательного, образованного от сагыш») [там же]. Поэт словно ведёт скрытый спор с общепринятым пониманием картины как «раздумья», пытаясь финальными строками несколько умалить глубочайшую боль персонажа скульптуры художника, боль Урманче, свою боль.
Если уж татарское «сагыш» нельзя однозначно перевести на русский, то слово «мо;», лёгшее в основу произведений Урманче и Хариса, обладает ещё более широким смысловым диапазоном. В татарско-русском словаре находим такие, как мелодия, мотив, напев, глубокое чувство, сильная эмоция, уныние, печаль, грусть, нужда и др. [2, с. 53].
Но сначала – описание скульптуры Урманче, самое полное из которых дано опять-таки А. И. Новицким, в своей характеристике сумевшего слить все значения «мо;»: «В образе юной красавицы («Весенние мелодии») счастливо слилось представление скульптора об идеальной женской красоте с обликом девушки, встреченной в действительности. Сколько живой непосредственной прелести в этой молодой прекрасной фигуре! Как легко и непринуждённо сидит она на лугу, как бы отдаваясь бесконечному счастью дышать, существовать, жить! И надежда, и предчувствие, и радость – всё это сплавлено в единое целое, создающее образ юности, трепетной, ожидающей, светлой <...> Мы как бы ощущаем и бархатистость кожи, и молодую упругость мышц, и гибкость стана, и раскованность непринуждённой позы <...> Эта работа – радостный гимн художника человеческому совершенству и красоте, восторг перед чистотой и целомудрием юности, благодарственная хвала жизни» [1, с. 124-125]. И повторим вслед за исследователем жизни и творчества художника, что эта скульптура, без сомнения, одно из самых ярких достижений Урманче в пластике, а в образно-смысловом отношении – его «песня песней».
Применимо к рассматриваемому циклу, да и, наверное, ко всему творчеству Рената Хариса, его стихотворение, написанное по мотивам этой скульптуры, тоже можно назвать «песнью песней», столь оно художественно совершенно. Обратим внимание, что, в отличие от скульптуры Урманче, в заглавии произведения Хариса «мо;» употреблено в единственном значении. Почему – становится ясно из финальных строк: «Агач т;гел, юк, юк, агач т;гел – // ;анлы, т;мле т;нле, уйлы сын... // Яшьлегем; кайтып, бу сын бел;н // кети-кети кил; уйнысым» («Не дерево, нет, нет, не дерево – // живое, со сладким телом, задумчивое изваяние… // Возвратившись в юность свою, с этим изваянием // хочется поиграть в щекотку») [4, с. 179]. Написанное поэтом столь интимно и столь самодостаточно, что любые слова, сказанные сейчас об этих строках и в целом о стихотворении, были бы излишни и просто неуместны.
Наконец, завершается цикл стихотворением «Урманче тезл;ре» («Колени Урманче»), связанным не с отдельной скульптурой художника, а со всей его жизнью и творчеством. Здесь рассказывается о болезни его коленных суставов, подхваченной во время пребывания в соловецких лагерях. Харис в поэтической форме в виде итога стихотворения, цикла и всей творческой судьбы художника приводит его слова, выражающие смысл всего его творчества: потому и долблю из камня, вырезаю из дерева скульптуры, чтобы они стали памятниками несгибаемости человеческого духа. Лучшую оценку творчеству, действительно, дать сложно.
Завершая разговор о «камнях» Рената Хариса и Баки Урманче, необходимо подчеркнуть, что каждое стихотворение цикла является не только словесным описанием изваяний художника; в них есть биографии как изображённых исторических личностей, так и самого скульптора, а самое главное – их восприятие поэтом с точки зрения современности.
Библиография
1. Новицкий А. И. Баки Урманче. – Казань : Татар. кн. изд-во, 1994. – 192 с.
2. Татарско-русский словарь : В 2-х т. Т. 2 (М-Я). – Казань : Магариф, 2007. – 726 с.
3. Урманче Баки. Альбом / Сост. Ахметова Ф. В., Миннибаев К. С. – Казань: Татар. кн. изд-во, 1982.
4. Харис Р. Сандугачлар тынган вакыт : шигырьл;р, поэмалар (Когда умолкают соловьи : стихи, поэмы). – Казань : Татар. кн. изд-во, 2011. – 527 с.