- Слышь, Ромео, иди на кухню, мать бушует.
Вечером того дня, когда мы расстались, как всегда бестактный и что-то вечно жующий брат просунул свою нестриженую голову в дверной проем моей конуры.
...
- Что это у тебя тут? - строго спросила гремящая кастрюлей мать, бросив недоверчивый взгляд на небрежно закатанный рукав рубашки.
Я не заметил, как в злости разодрал его, вырвав с мясом проклятую запонку. Отвернувшись к окну, я попытался скрыть руки под искалеченной тканью.
...
"Боже, какие у неё были руки.
Такие легкие и теплые, словно эту чертовку вылепили из какого-то адского мрамора.
Как сейчас вижу хрупкие бугорки четырех косточек и несколько бледно синих ветвей сосудов, собирающихся в деревья на тыльной стороне ладоней. Две крупные вены бегут от среднего пальца и образуют дельту, особенно становящуюся заметной, когда она пишет.
Её пугала эта отчетливость сплетения, а я смеялся над её страхом, улетая куда-то вниз от каждого прикосновения к нему.
На правой ладони у нее родинка. В детстве на танцевальных классах она часто путала стороны, и это коричневое пятнышко учитель предложил ей использовать в качестве "запоминалки": где родинка - там и право.
Поэтому, когда она объясняет дорогу, иногда неосознанно бросает взгляд на руку - не перепутала ли.
Будь она воровкой, ни одни наручники не смогли бы сковать её, остановить... ведь запястья, они у неё настолько тонки, что любой браслет для них слишком велик.
И я не сумел удержать ее. Обнять так крепко, чтобы она уже не могла ускользнуть.
Она была слишком безупречно отшлифована, чтобы стать драгоценностью моей оправы.
Я любил её.
Но её слабые руки, они оказались ... сильнее меня. "
...
- Ну как Ольга?
- Кто? А, Олька-то? Да плевать. Понял, что мне не нужна эта дура.