Алексеевск свободный театрализованная поэма
АЛЕКСЕЕВСК - СВОБОДНЫЙ
(театрализованная поэма)
Ведущий: «Этому городу самой судьбой предназначено стать центром восточной цивилизации в России».
Фритьоф Нансен, норвежский
полярный исследователь, побывавший
в Алексеевске в 1913 году
Год 1887-й. (Фонограмма: нарастающий плеск волн, на фоне которого отчаянный
мужской крик:
- Сергуха! Держи перо! Ставь на китайца! Ставь руля на китайца! Обходи
водоворот! Правь к берегу… К Петропавловке!..
Плеск волн затихает)
С того памятного сплава по Амуру прошло 14 лет.
Год 1901-й. (На авансцену выходит чтец):
Жужжал над ухом монотонно зуммер.
В углу дрожала старая иконка…
Век пара тихо, незаметно умер,
Век атома орал в пелёнках звонко.
Ему «старик» успел взвалить на плечи
Тревоги, смуты, все другие беды,
Ему (уже в обличье человечьем)
Велел держать в руках судьбу планеты…
Текли спокойно по равнинам реки,
Росли леса и оседали горы,
Но вдруг взялись откуда-то «эсдеки»
И повели о власти разговоры:
- Довольно с нас царя и царских служек!
Не жить народу с разовых подачек!
Союз борьбы сегодня людям нужен.
Грядёт свобода! Выше знамя стачек!»
Уже не очень доверяли слухам,
Не жались от начальственного рыка.
И был уже парнишка не Сергухой –
Сергеем стал. Поручик Безъязыков.
Он при Дворе служил в полку охраны,
Его устав расписан по минутам.
А время шло, и поздно или рано
Судьба его должна смениться круто.
Так уж сошлось, что молодой поручик
И в дни торжеств, и в дни ненастных буден
Княжнам весёлым был как солнца лучик.
А кем потом он, через годы, будет?
Злой рок ещё над ними не витает
И мир переворотом не расколот,
Никто планиды собственной не знает,
И нет ещё проекта на мой город.
Но ветка Транссибирской магистрали
Уже чуть-чуть придвинулась к Амуру.
И в порубежье шпики замелькали,
И над Амуром тучи ходят хмуро…
Год 1904-й (Фонограмма: нарастающая мелодия песни «На сопках
Маньчжурии». На её фоне – сценка: наказ генерала Куропаткина
поручику Безъязыкову)
Куропаткин: - Поручик Безъязыков?
Безъязыков: - Так точно, Ваше Высокопревосходительство.
Куропаткин: - Откуда вы?
Безъязыков: - Амурский я. Есть там такая деревенька – Суражевка.
Куропаткин: - Вы служили в полку его императорского Величества?
Безъязыков: - Да, Ваше Высокопревосходительство.
Куропаткин: - Так-так… Поручаю вам, господин поручик, доставить этот пакет коменданту крепости Стесселю. На словах передайте: «Порт-Артур не сдавать, удерживать до подхода сухопутных войск. Биться до последней капли крови!» Ну, с Богом, поручик!
(Поручик козыряет, поворачивается, уходит)
Год 1904-й. (Фонограмма: классическая музыка. Чтец):
Княжна за княжной – все четыре!
Царь в радости и в печали:
Давно в православном мире
Наследника люди ждали.
Какого он имени будет?
Куда поведёт Россию?
Не лют ли он будет к людям
И все ли невзгоды осилит?
Шептались фрейлины в светлицах:
- Сама что-то выглядит квёло.
- Опять разродится девицей.
- В тот раз родила без укола.
- Врачей понаехало много!
Сам Боткин дежурит у ложа.
Надежда, сказали, на Бога.
- «На Бога»? Да нет, непохоже.
- За бабкой отправились в бричке,
Та лучше любых эскулапов…
- Ну, кто-нибудь дайте ж мне спички!
- Бесстыжая! Видел бы папа!...
* * *
Всю ночь не спала повитуха,
Увлёкшись пустым разговором.
Но вдруг её чуткое ухо
Взбодрилось от сильного ора.
К утру поприбавилось схваток.
Стонала родильница жутко,
Глазела вокруг виновато,
Ища продохнуть промежутка.
- Алиса… Алиса… Алиса… -
Шептал Государь очумело.
А злыдня ему: - Помолися.
Не лезь в наше бабское дело…
Минуты казались годами.
Но было всего лишь два мига:
Миг первый - Дворец будто замер,
Второй – все вздрожали от крика.
- Прими, Государь, твой наследник!
Пусть душу тебе успокоит.
Притихнут живучие сплетни
От смеха мальчонки в покоях…
Год 1912-й. Ведущий: Близкие к царю люди не раз пытались предупредить его, заставить
принять срочные меры для предотвращения катастрофы, стабилизации
положения. Однако Николай, вежливо выслушивающий их страстные
призывы, оставался глух. Более того, последние годы царствования всё
очевиднее становилось желание Николая Второго вообще уйти от решения
острых внутриполитических проблем.
(Фонограмма: завывает метель. Чтец):
Мела метель над городом Петра,
Волчицей выла, заходилась плачем…
Как хорошо он чувствовал вчера,
А нынче чёрной думой озадачен.
Царь-император сдвинул ткань гардин,
Прошёл к столу, присел тревожно в кресло.
В огромной зале он совсем один,
Один, как смертник скорбный под арестом.
Худые мысли душу полонят:
«Ужель конец империи приходит?
Ну, почему меня во всём винят?!
Чем заслужил я нелюбовь в народе?
Плетут, что я не больно-то умён,
Что у народа море крови выпил.
Забыли все, куда их вёл Гапон
И как душил их вешатель Столыпин!
Столыпин, тот, конечно же, колосс,
Поднаторел от жарких думских схваток.
Да, он тащил – один! – громадный воз
Российских бесконечных неполадок.
Но разве я награды за труды
Ему не вешал собственной десницей?!
Я нынче весь в предчувствии беды,
И он, покойник, мне ночами снится…»
Царь бросил взгляд глубоких синих глаз
На карту, достающую до пола:
Олонец, Рига, Тверь, Донбасс, Кавказ,
А там Сибирь, а за Сибирью – голо.
А за Сибирью – Тихий океан
И в нём дозорный флот Владивостока,
И остров, что в полон японцам сдан,
И всё это далёко, так далёко!
Лежит в снегах великая страна,
Бескрайняя, холодная, седая.
Богатствами наполнена она
От Вислы до Кореи и Китая.
Их надо взять с земли, из-под земли.
Вот если б к ним железные дороги,
Да если б нам соседи помогли –
Мы б нерушимы сделались в итоге!
Мужик всё чаще едет на восток,
В глазах фабричных поугасла злоба.
Какой Россию ждёт в ближайшем рок?
На что смотреть бы надобно особо?
Уже во всём наметился подъём,
Сырьё рекой поплыло в заграницы.
Даст Бог – ещё и лучше заживём,
Коль будем все молиться и трудиться.
Меж государств, и малых и больших,
Уже набиты дружески тропы.
Россия почитается у них
За добрую кормилицу Европы…
Царь взял пакет, облитый сургучом.
Что в нём таится: немочь или сила?
Читает. Будто солнечным лучом
Лицо его внезапно озарило.
Гондатти шлёт ему благую весть
О городе, что ставится на Зее,
О новоградцах, что сочтут за честь
Носить царёво имя – Алексея.
«Алёшка… сын… тебя ждёт мой престол,
Не града ты – империи достоин!
О, если Бог тебя б к нему привёл!..
Кабы ж ты не был так серьёзно болен.
Из разных стран свезу к тебе врачей.
И я даю тебе, Алёша, слово:
Ты вырастешь нисколько не слабей,
А то и крепче всех детей дворовых!»
Правитель тут же подписал указ:
« Быть посему, пусть будет Алексеевск!
Потомки, может, не забудут нас,
Добро в том граде пестуя и сея».
Год 1912-й. 12 августа. Дальний Восток
(Фонограмма: классическая музыка. Чтец):
Не на простыньке белой в роддоме
И не в пахнущей хлебом соломе,
И не в поле среди васильков –
Должен был народиться ребёнок
Под ругню повивалок ядрёных,
Свист нагаек и цокот подков.
Проходили все нужные сроки.
Волновалися, ждали мороки.
Грянул август. И вот второпях,
Поднапрягшись, вконец обессиля,
Жизнь дала ему матерь-Россия,
На стальных разродившись путях.
(Видеоряд: один за другим идут слайды:
- разбивка будущего города на кварталы;
- строительство моста через Зею;
- бараки;
- каторжане разбивают скальный грунт кирками;
- перевозка грунта на подводах;
- приехало начальство и др.) Чтец:
Город мой, ты ещё в колыбели,
В лёгком чепчике, сшитом из ели,
В распашоночке из листвяка.
И тяжёлые чёрные тучи
Покрывалом холодным, колючим
На тебя не спустились пока.
Год 1913-й, январь.
(Ведущий говорит и на этом фоне разворачивается сценка):
- арестанты в кандалах работают кайлами, круша скальный грунт;
- конвоир с винтовкой наперевес, сворачивает «козью ножку»;
- арестанты переглядываются, кивают друг другу и неожиданно
набрасываются на стражника)…
(Звучит гонг, оголтелые крики):
- Всем лежать! Лежать, мать вашу!! Безъязыков, сволочь!!!
(Беспорядочная стрельба):
- Сукин сын…Ушёл!.. Ушёл стерва!.. Ну, погодь-погодь!..
Из рапорта: «На постройке линии Амурской железной дороги партия каторжан в 16 человек окружила шестерых конвойных, отняла у них оружие и скрылась. Среди них: Порфирин Сидор Андреевич, срок 20 лет; Безъязыков Сергей Александрович, срок 25 лет; Никольчук Иван Сидорович, срок…»
Год 1913-й, июль. (Фонограмма: заунывная музыка, два чтеца):
1-й. Четыреста тридцать первая верста -
Семь километров до Зейского моста.
2-й. Хилая кляча влачит волокушу
С трупом, завёрнутым в грязный холст.
Вот и ещё одну богову душу
Возчик унылый везёт на погост.
1-й. Даль безмятежна, не звенят кандалы,
Рядом с усопшим лопата да колы.
2-й. Никнут полыни, как инок в молебне.
Мокнут бахилы от брызг росы.
Мамка из Тульской губернии, крепни:
Мирно почил твой единственный сын.
1-й. Знайте и помните, ныне кто жив,
Правду о жизнях, кто здесь положил:
2-й. Спит каторжанин под шпалою каждой,
Ссыльные спят под «железкою» тож.
Жаль, не рождаются узники дважды,
Им, подневольным, цена одна – грош.
1-й. Из тёмных бараков пропитой и злой
Арестантов сгоняет на насыпь конвой.
2-й. Звенью кандальной поёт «колесуха»,
Песней печальною полнится ухо.
Слева и справа чахоточный хрип.
Встань, Алексеевск! Раздвинься, Транссиб!
Год 1013-й, август. (Фонограмма: плеск морских волн. Издали доносится
песня, которую поёт мальчик. Вот и он сам: в шортиках,
фланелке и бескозырке. В траве ловит светлячков).
Чтец:
Над Ливадией лунная ночь.
Бьёт прожектор насыщенно с вышки…
Нынче смог он болезнь превозмочь:
Свет в душе у царёва сынишки.
- Светлячки! Огонёк у жучка!
Ой, погас! Ой, горит! Угасает…
И уже осторожно рука
На фланелку жучишку пускает.
Рыщет в душном малиннике Джой,
Заскулил вдруг, присевши на хвостик.
(На заднем плане мальчик разговаривает с собакой)
- Что случилось, собачка, с тобой
Может, кок дал невкусные кости?..
Уходи, надоедливый пёс,
Вон иди поиграй с Деревенько.
Вижу, рыбку тебе он принёс.
Дай побыть одному хоть маленько…
Я иду помечтать у воды,
Посидеть у ночного прибоя,
Поглазеть на блестинки слюды,
Разыгравшиеся под водою.
Вон дельфинчик! Дельфинчик, я тут!
Но дельфины ко мне не идут.
Им привычней гулять на просторе!
Мы на яхте догоним их в море!..
Только папка с утра пулемёт
На детали опять разберёт
И меня собирать их заставит,
А потом Деревеньку приставит,
Чтоб за мною глядел да глядел,
Чтобы я не споткнулся случайно,
Чтобы я не наткнулся нечайно…
Надоел!
Надоел!!
Надоел!!!
(Плеск волн нарастает)
Кто-то к стенке огромный прирос,
Затаился вон там за скалою.
Где же мой затерялся матрос ?!
Почему он не смотрит за мною ?!
Тень улиткой ползёт по стене,
На улитке и беска и клёши.
(Мальчик):
- Деревенько! Матросик! Ко мне!
(Деревенько, возникая):
- Это я, не пугайся, Алёша…
(Мальчик):
- Дядька! Дядька! Родимый, ты здесь!
(Деревенько):
- Тебя ищут княжны и царица!
Тут, дружочек, уже и не счесть
Скольким людям пришлось заблудиться.
Завтра утром ко мне на «Штандарт»!
Научу и рулить и авралить.
Но сперва, коль не схлынет азарт,
Будешь, Ваше Высочество, драить…
Год 1916-й, весна. (Сценка: царь Николай Второй награждает
Безъязыкова георгиевским крестом).
Царь: - Фамилия, штабс-капитан?
Безъязыков: - Безъязыков, Ваше Величество!
Царь: - Откуда родом?
Безъязыков: - С Алексеевка… на Дальнем Востоке.
Царь: - Из Алексеевска, говоришь. Да уж знаю (Гордо). Из города
Алексеевска! Вот так!.. Знаешь, за что крест вешаю?
Безъязыков: - За Двинск, Ваше Вели…
Царь: - Довольно, довольно! Не за Двинск, штабс-капитан, а за Нарочь. Твой
пленник, воин, помог Ставке разработать крупную операцию, а
Второй армии обойти немца с флангов. Так-то… Надеюсь, штабс-
капитан, больше не будешь вызывать генералов на дуэль?
Безъязыков: - Никогда, Ваше Величество!.. Откуда вы знаете?
Царь: - Ну, вот… «откуда вы знаете»… Знаю! И про побег твой с каторги
знаю. Думаешь, царь забыл кто у него при дворе служил. Так-то…
Год 1917-й. Весть о свержении царя пришла в Алексеевск 3 марта 1917 года.
(Фонограмма: разухабистая кабацкая музыка, быстро затухающая)
Чтец: Публичный дом на улице Весёлой.
Отсюда, налюбившись до зари,
Наутро разбредались гости квело:
Жандармы, торгаши, золотари.
А рядом с ним, в иллюзионе «Солей»,
Свершалось много всевозможных чуд.
Сюда сегодня, весело глаголя,
На сход стекался весь чиновный люд.
Вопроса два: кого избрать в управу
И как отныне город называть?
Решили миром – в главы надо правых:
Эсеров надо в главы выдвигать.
А город что ж… он сызмалу народный.
И не гневить чтоб ропщущий народ,
Его назвали простенько – СВОБОДНЫЙ,
Свободный от царя, от Бога, от…
Год 1918-й, 3 июля. (Сценка: красноармеец Безъязыков с винтовкой и
Комиссар Юровский)
Комиссар: - Красноармеец Безъязыков, зачем через поварёнка вы попросили
цесаревича подойти к вам?
Безъязыков: - Я хотел спасти Алексея.
Комиссар: - Что-о?!
Безъязыков: - Товарищ Ломтев, я услышал разговор Юровского с этим… из
Москвы. Их хотят расстрелять. А пацанёнка-то зачем? Девок зачем?
Комиссар: - Вы что, хотите под трибунал?! Забыли, что вы – царский офицер!
Безъязыков: - Ведь расстреляют же мальца! Жалко...
Комиссар: - Враньё! Семью переправят на новое место. Идите, Безъязыков, в
казарму! Куренков, встаньте на пост!..
(Фонограмма: тревожная музыка, то нарастающая, то затихающая)
Чтец:
В восьмом часу пришёл лейб-медик Боткин,
Он осмотрел у всех носы и глотки,
Извлёк из сумки старый стетоскоп,
Прослушал спины от голов до поп.
Проверив ложкой горло у Алёши,
Увидел покраснение на коже
И от него заставил пить настой…
А за дверьми уже ходил конвой.
Уже слышнее становился топот.
Уже сильнее становился шёпот.
А на дворе стремительно смеркалось,
И до злодейства оставалась малость.
Комиссар: - Господа Романовы, в связи с тем, что белые
войска подошли вплотную к Екатеринбургу и в комнатах становится
небезопасно, прошу всех спуститься в подвал…
Чтец: - Царь на руках нёс дорогую ношу –
Наследника, царевича Алёшу,
Он с ним спустился на ступеньку вниз,
За ним – царица, зорко глядя ниц,
За ней – процессия из трёх княжон,
Лейб-медик Боткин (с ними всюду он),
А следом вся вельможная прислуга.
Так шли они, ступая друг за другом…
Сырые стены, копоть жирных свеч
И злая дрожь от пяток и до плеч.
Здесь ни скамьи и даже стула нет,
И лишь царице дали табурет…
Комиссар (своей команде): - Разобрать оружие! Примкнуть штыки!
Пошли, товарищи!
Чтец: - Они ввалились мощною толпою,
Историею проклятые судьи,
Страны великой мрачные герои.
А против них – другого мира люди…
Комиссар: - Именем революции...
Чтец: - Царь осенил себя знаменьем крестным
И пред штыком, безжалостно-железным,
Спокойно, стойко преклонил колени,
А на руках, к его груди прижавшись,
Лежал сынок, от холода дрожащий,-
Его судьбы печальной продолженье.
Комиссар: - … приговорить к высшей мере социальной защиты…
(Удары гонга, беспорядочная стрельба, предсмертные вскрики, испуганный
голос мальчика)
Чтец: - Побоище не длилось и минуты.
Повержен царь, княжны, царица-мать,
А немощный наследник почему-то
Всё не хотел от пули умирать.
Кровь заливала белую рубаху.
Он видел, как работали враги:
Кололи зло, неистово, с размаху…
- Матросик!
Деревенько!
Помоги!
1-й чекист: - Кого, вашбродь, себе на помощь кличешь?
Кромя меня, не пособить нихто. Покеда, ваше царское
величье!..
Цесаревич: - За что меня?!
За что?
За...
Чтец: - Лишь третий выстрел укротил мальчонку.
В глазах его застыл немой вопрос.
Твоя вина, что ты смеялся звонко
И до царя немножко не дорос.
Год 1919-й. (Сценка: командир партизанского отряда, высокий, худой, чубатый,
с родинкой у носа, и Безъязыков)
Командир: - Дядь Серёжа! Безъязыков! Зайди со своей пехтурой в тыл японцам, а я –
эскадроном в лоб.
Безъязыков: - В лоб опасно. Может, у них засада на флангах?.. Возьмут в кольцо и из
пулемётов всех переколошматят.
Командир: - Я высылал разведку – Герку Рулёва. Говорит – всё чисто.
Безъязыков: - Ну, если так, смотри…
Командир: - Сверим часы. Сейчас одиннадцать с половиной. Начнём в четыре. Самый
сон. Япошки будут ещё храпака задавать.
(Фонограмма: конский цокот, нарастающие крики «ура», стрёкот пулемётов,
разрывы гранат, предсмертные вскрики, мелодия песни
«Дан приказ ему-на запад», затем резко обрывающаяся)
Автор:
Сдуваю пыль с пластов былых времён –
И слышу топот конниц Чингисхана.
Но хана нет, полки ведёт не он.
Полки ведомы внуками тирана.
Повдоль Амура полчища идут,
Им нет преград и море – не преграда.
Спасут японцы тихий свой уют
И не проспит ли грозный час микадо?
Пласт за пластом – и вот уже маньчжур
Крадётся тёмной ночью к Албазину,
На Зее ставит стойбище даур.
Разводит сою и растит скотину.
Прошёл Амуром славный Невельской,
Пометив здесь российские границы.
И Муравьёв казаков на постой
Определяет жёстко по станицам.
Я слышу где-то долгое «ура»,
Стрекочет «гочкис», забивая крики,
И шашка рубит смаху до бедра,
И тело разом протыкают пики.
А вон, качаясь на крутой волне,
Из пушки лупит с Зеи канонерка.
И вот уже на вздыбленном коне
Застыл скульптурой легендарный Герка.
Неброские отметины от ран
Несёт на теле мой родной Свободный,
В Гражданскую – боец и партизан,
А в мирной жизни – городок работный…
Сдуваю пыль с пластов былых времён –
И чётче вижу Будущего лица.
Я в них уже немножечко влюблён.
Как ими жизнь потом распорядится?
Год 1933-й. (Фонограмма: трагическая музыка) Чтец:
Тридцать третий год. Караульный взвод
Вдоль путей железных гонит зеков.
Долгий умный взгляд – очи говорят,
Очи – в чёрной рясе человека.
Я его узнал! Я его читал!
Он не просто ум, а ум вселенский!
Шёл вдоль ветки БАМа человек упрямый,
Идолу не сдавшийся Флоренский.
Я не знаю, с ним кто ещё сравним.
Он – Сократ и Пушкин! Ньютон! Ломоносов!..
Вот один упал. Сделать бы привал,
Но охрана зырит зло и косо.
Злющий на весь мир рыкнул конвоир:
- Тебе что, ещё поджопник надо?!
И послал пинок прямо между ног.
И опять бредёт людское стадо.
Вдруг команда: - Стой! Руки за спиной!
Неча на людей глазища пялить!
Я кому сказал! Опустить глаза!
Ну-ка с места все рысцою взяли!
Утром, суки, всем – поднимать пути!
Там лафы не ждите, симулянты.
Хватит мне про почки чепуху нести!
Врежьте-ка по почкам этому, сержанты!..
Кто бежать не смог и ещё не сдох,
Падая, у Бога просит смерти.
Нынче, видно мне, многих ждёт в тюрьме
Крест, уже сколоченный из жерди…
Где погост и был, не видать могил.
И слабеет память год от года.
Здесь который год жизни за народ
Идолу несли «враги народа».
Город мой родной страшной был тюрьмой,
Был столицей жуткого БАМЛага.
Сколько ж здесь людей из-за тех путей
Сгинуло Отечеству во благо!
Ведущий: За годы сталинских репрессий в 9 лагерях и пересыльных тюрьмах
Свободного, насчитывавшего всего 40 тысяч населения, перебывало около
250 тысяч человек, более 10 тысяч из которых умерло и расстреляно.
Здесь отбывали срок известные в стране и мире люди: Константин
Рокоссовский, Анастасия Цветаева, Павел Флоренский, Юрий
Домбровский…
Год 1939-й. (Сценка: полутёмная комната с зарешёченным окном у потолка. За
столом следователь, мужчина лет 25 с круглым, розовым
лицом и рыжим клочком усов под носом. Взгляд змеиный,
пронзительный. На кадыке – родимое пятно. Напротив
следователя – арестант на выстойке, руки за спиной)
Следователь: - Вы – сын врага народа Безъязыкова Сергея Александровича?
Зек: - Мой отец никогда не был врагом народа.
Следователь: - Говорите, не был… Ну, хорошо! Работая лаборантом на зерновом складе
в городе Свободном, вы умышленно заражали зерно личинками амбарного долгоносика,
тем самым произведя порчу зерна в количестве 57 тонн. Так?
Зек: - Я не заражал зерно.
Следователь (распаляясь): - Едрёныть! Выходит, я его заражал?!
Зек: - Я не заражал зерно, товарищ следователь!
Следователь (зверея и вставая): - Стало быть, ты не заражал. А кто тогда заражал?! Пётр Первый!? Ты! Ты, сволочь, а не мифический долгоносик! Хочешь, это самое, выкрутиться, курва!.. Вот два свидетеля! Читай!.. (Бросает на край стола бумаги, исписанные неровным почерком).
Зек (прочитывая бумаги): - Это навет. Я не заражал.
Следователь (нажимая кнопку на столе): - Веснин и Сорокин! Берите этого…делайте с
ним что хотите, но он должен дать признание. Всё, едрёныть! Пшли!..
Ведущий: Выездная сессия судебной коллегии – печально известная «тройка» - признала жителя города Свободного Безъязыкова Иосифа Сергеевича виновным в порче 57 тонн зерна, избрав для него меру социальной защиты в 25 лет лишения свободы.
Год 1941-й. (Фонограмма: нарастающая мелодия песни «Священная война»,
телеролик на тему Великой Отечественной войны).
Ведущий: Четыре долгих года войны, да и потом ещё два года, страна жила
«по карточкам». По ним выдавали пайки хлеба, сахар, рисовый бульон
в столовой, на поверхности которого плавали пять-шесть кружочков
подсолнечного масла (саму же кашу отправляли в госпитали раненым
воинам). Голодная судьбина ждала семью, которая или потеряла
карточки или их у неё украли.
(Фонограмма: разрывы снарядов, скрежет гусениц танков, нарастающая стрельба)
Чтец:
В забытой землянке, что мхом поросла,
При тусклой коптилке больница была.
Здесь фельдшер больным не рецепты писал –
Горящий свинец из груди вырывал.
Отсюда ушёл в свой неистовый бой
Майор Безъязыков, земляк дорогой.
И снова осколок его поразил,
Но только недолго его он носил.
Зубами скрепя и неровно дыша,
Он рану бинтом обмотал не спеша.
А рядом его гаубичный расчёт
Вёл злющим «пантерам» убийственный счёт.
- Четвёртая, язви её в гитлерштрасс!
За Волгу! За Днепр! Сталинград и Донабасс!..
Откуда-то сбоку, как туча, как вихрь,
Влетел на позицию бешеный «тигр».
Майор перед зверем ничсуть не сробел,
В секунду громадину взял на прицел.
В тяжёлом дыму заюлил исполин –
«Великой Германии» преданный сын.
Кучнее посыпал осколочный град,
Когда по позиции бухнул снаряд…
Лишь только Иосиф остался живой,
Чтоб с прежнею яростью ринуться в бой.
За жизни больших европейских держав
Здесь русский герой оборону держал
И, будучи ранен, в грязи и крови
По зверю ударить ещё норовил.
Всё скрылось в чахоточном чёрном дыму,
Дым с гарью глотать приходилось ему,
И чудился Осе призейский простор…
Фашисты его расстреляли в упор.
Год 1944-й. (Сценка: разговор генерала, высокого, худого, с седым чубом
с сержантом)
Генерал (удивлённо): - Безъязыков? Майор Безъязыков – сын георгиевского кавалера Безъязыкова Сергея Александровича! Живой! Живой, сукин сын!!!
Сержант: - Живой, товарищ генерал. Только не майор, а сержант.
Генерал: - Как «сержант»? Кто понизил тебя в звании до сержанта?
Сержант: - До рядового, товарищ генерал. Сержанта только позавчера дали.
Генерал: - Ну-ка, ну-ка, рассказывай!
Безъязыков: - Когда ребят всех порешили, я держал позицию. А потом и меня… Короче, оказался у них в плену. Думали, раз офицер, можно что-то вытянуть. В лазарет поместили, чуток подлечили. В общем, помереть не дали и сильно не охраняли. Ну и…
Генерал (нетерпеливо): - Сбежал?
Безъязыков: - Сбежал, товарищ генерал. А наши… сами знаете… особисты…пока доказывал, то да сё…в общем, штрафная рота… Потом ещё два ранения и снова лазарет… уже наш.
Генерал: - За что Красную Звезду дали?
Безъязыков: - Так это ещё под Москвой, товарищ генерал,,, когда немца обратно погнали.
Генерал: - Без вас, сибиряков и дальневосточников, Москву наверное б не отстояли. Одним словом, герои!.. Так как же, товарищ майор…
Безъязыков: - Сержант, товарищ генерал.
Генерал: - Уже майор! Я возвращаю тебе звание, майор! Негоже боевому, опытному офицеру в рядовых ходить… Ну, так как же ты не уберёг своих артиллеристов, майор?
Безъязыков: - Их танковая дивизия «Великая Германия», да вы знаете!..на нас так поднасела! Продыху никакого…
Генерал: - Сколько ж порешили танков?
Безъязыков: - Только мой расчёт – пять машин. Сам считал. А потом не помню. Память отшибло.
Генерал (задумчиво): - Да-а, память, память… А где сейчас Сергей Александрович, мой боевой товарищ… по Гражданской. Я тогда эскадроном командовал, а он – отрядом.
Безъязыков: - В 30-м отца осудили за антисоветскую пропаганду – за то, что он лечил больных народными средствами, травами…
Генерал: - Георгиевский кавалер и вдруг лекарь! Ну и ну. Так где он теперь?
Безъязыков: - Замёрз на лесоповале.
Генерал: - Как на лесоповале?! Он что?!. Да-да-да… понимаю, понимаю… Лесоповал…лесоповал. Много он хороших ребят повалил. Многих…
Ведущий: В годы войны Свободный ремонтировал разбитые на фронте вагоны,
делал огнемёты и сапёрные лопаты, гранаты и мины, лыжи для
десантников, шил шубы и унты для лётчиков, лечил раненых в госпиталях,
обучал призывников и добровольцев искусству боя, создавал дома для
сирот.
Каждая семья выращивала на своём огороде табак для воинов, шила
для них кисеты, вязала тёплые варежки и носки.
Ощущая на себе постоянную заботу тыла, воины-свободненцы
проявляли на фронте чудеса героизма. Слава об их подвигах не должна
исчезнуть из народной памяти. Вот они, наши герои:
(Фонограмма: трагическая музыка. На авансцену выходят два чтеца
и попеременно называют имена героев):
Максим Георгиевич ВОРОНКОВ
Тимофей Яковлевич ГОРНОВ
Павел Яковлевич ГРИЩЕНКО
Пётр Павлович ДНЕПРОВСКИЙ
Григорий Андреевич ЕКИМОВ
Иван Степанович ЗАЖИГИН
Дмитрий Леонтьевич КАЛАРАШ
Иван Михайлович КАСАТОНОВ
Виктор Николаевич КОСОВ
Фёдор Илларионович МАРЧЕНКО
Нина Максимовна РАСПОПОВА
Михаил Иосифович РОДИОНОВ
Флавиан Владимирович РЫСЕВЕЦ
Пётр Иванович СЕДЕЛЬНИКОВ
Николай Ануфриевич СИКОРСКИЙ
Георгий Арсентьевич СКУШНИКОВ
Василий Никонович СЛАСТИН
Василий Афанасьевич СУСЛОВ
Алексей Дмитриевич ТЕРЕШКОВ
Борис Петрович УЩЕВ
Иван Герасимович ШАБАНОВ
Ведущий: Они ушли молодыми, почти мальчишками. Такими они и останутся
в нашей памяти.
Год 1953-й. (Сценка: кабинет с портретом Дзержинского на стене. За столом седой
чекист в форме полковника. Перед ним на выстойке арестант)
Чекист: - Заключённый Безъязыков, ваша статья?
Зек: - 58-я, гражданин начальник.
Чекист: - Поясните.
Зек: - Ранили… попал в плен…
Чекист (перебивая): - Где были в концлагере?
Зек: - В концлагере не был. Был у них на передовой.
Чекист (напрягаясь): - Это как понимать?
Зек: - Был у них на передовой, в лазарете.
Чекист (раздражённо): - В лазарете?! На передовой?! (пристально смотрит на зека).
Зек: - Малость подлечили… ушёл к своим.
Чекист (с сарказмом): - Прямо сказка! «Подлечили», «отпустили», «ушёл к своим»… вы понимаете, что вы несёте?! (вдруг осекается). Что у вас с лицом? Вас что, порезали в зоне?
Зек: - Осколки, гражданин следователь… от снаряда.
Чекист (полное непонимание): - От какого снаряда… ранения, что ли?
Зек (поднимая рубаху): - Да тут у меня их море! Восемь дырок только от осколков и с десятков – от автомата… не считая в руки и голову.
Чекист (пристально, по-иному, глядит в глаза зеку, вытирает слезу под глазом): - Ну,
почему в ваших документах об этом ни слова?! Почему?! (орёт) По-че-му?!!
Зек: - Наверное, так надо.
Чекист (взрываясь): - «Так надо»!.. «так надо»… (остывает, лезет за платочком). Сволочи (стыдливо смотрит в глаза зеку)… И у нас, как видите, не всё в порядке… всех стрижём под одну гребёнку (тяжело вздыхает)… Сколько ж вас таких… по лагерям и тюрьмам!.. Боже… боже ж ты мой! ( вытирает слёзы, высмаркивается)… Ладно… ладно, Иосиф Сергеевич… ладно! И для вас светлый день настал. Вы подпадаете под амнистию, объявленную Советским Правительством (из ящика стола вынимает коробочку). Получите свои ордена…
Год 1967-й. (Фонограмма: спокойная музыка. Видеоряд: идёт строительство,
машины с бетоном, дымят заводские трубы, улицы рабочего
города)
Автор:
Как и тогда, бегу вприпрыжку в гору,
Ловлю жучков в заброшенных траншеях.
Отсюда, с высоты, мой милый город
Мне почему-то кажется роднее.
В зелёных кущах – крыши, крыши, крыши.
Над шифером – мудрёные антенны.
Я не стою, я забираюсь выше,
Чтоб лучше видеть наши перемены.
Иглой упёрлась в небо телевышка.
Видок отсюда – можно заглядеться!
Не я гляжу, глядит на всё мальчишка
Глазами нераспознанного детства.
Он лазил здесь в чужие огороды,
Под прошлогодней шарился ботвой
И, драники глотая без охоты,
Потом холодной запивал водой.
Он не читал про Гулливера книжек.
Он часто дрался, но был битым чаще…
Я забираюсь выше, выше, выше,
Я иногда грущу о проходящем.
Один как перст я на вершине сопки,
Дышу прохладным, сладким, вольным ветром,
Гляжу, как там, в низине, неторопко
Снуют авто, мотая километры.
Как катера ведут плоты по Зее
В сплавной затон – к гудящим пилам в пасти,
И как дымком иссиза-синим веет
От пепельных цехов «Автозапчасти».
Бегут в делах зашившиеся люди.
Чадят вдоль улиц трубы избяные.
Народ с мечтой, что завтра лучше будет,
Спешит шагнуть во времена иные.
Мой милый город с высоты роднее.
В нём то же всё и всё давно не то же.
Года идут – и мы с тобой стареем,
А жизнь – она становится моложе.
Год 1983-й. (Кухня «хрущёвки». На плитке кипит вода. Иосиф Сергеевич беседует
с Автором о жизни и по ходу дела заваривает чай)
Алексей (автор): - Дядь Ось, ты прожил жизнь. Скажи, из-за чего у нас все эти беды?
Почему так плохо живём? Немцев побили, япошек поколотили, а они, посмотри, вон как
разжились! А мы, победители…
Иосиф Сергеевич (выставляя кружки на стол): - Я думаю, Алёшка, всё дело в наших руководителях. Да и в нас самих тоже. Народ мы уж больно доверчивый, терпеливый: ничего не надо, лишь бы не было войны.
Алексей: - Значит, дело в руководителях… в основном.
Иосиф Сергеевич (разливая чай по кружкам и придвигая Алексею сахар и ложечку):
- Взять хотя бы Ленина. Кто заварил Октябрьскую кашу, а следом и Гражданскую войну? Он. Помнишь его девиз: «Расстреливать каждого, кто мешает идти вперёд!» Дорасстре-ливались. Миллионы крепких мужиков положили… А Сталин, этот идол, которому все поклонялись, идол, который сгубил в лагерях и тюрьмах больше сорока миллионов народу!.. Потом этот… кукурузник…
Алексей (размешивая сахар): - Хрущёв.
Иосиф Сергеевич: - Ну, он, правда, надо отдать ему должное, не губил так здорово. Но тоже не мёд… Затем «герой» войны, которому всё грудь расширяли: ордена уже некуда было вешать.
Алексей: - Брежнев Леонид Ильич.
Иосиф Сергеевич (отхлёбывая глотками, смакуя): - Да, второй наш Ильич, язви его…
Вот эти все ленины, сталины, брежневы, хрущёвы, они что, нашими думками жили? Нашу пищу ели? Чифирь с одной кружки вместе с нами пили? Мечтали, чтоб мы разбогатели? Чтоб все свободными стали? Как бы не так! Мы для них всегда были послушными оловянными солдатиками. Чернью. Простонародьем…
Алексей: - Ну, это понятно. Вожди, и столичные и местные, и тогда и сейчас живут в своё удовольствие и им на нас, мягко говоря, наплевать. Из-за них и живём плохо.
Иосиф Сергеевич: - Не только из-за них. Бог проклял нас.
Алексей: - Бог?.. Дядь Ось, ты ж не веришь ни в бога, ни в чёрта!
Иосиф Сергеевич: - Не верю, так что ж… Помнишь, я тебе рассказывал о своём родителе, который у царя служил, о Сергее Александровиче Безъязыкове?
Алексей: - Ну, ты говорил.
Иосиф Сергеевич: - А знаешь, что он твоего тёзку – царевича – от расправы пытался спасти? Я тебе тогда не говорил об этом. Нельзя было… Так вот, слушай. Всю царскую семью – царя, царицу, трёх девчонок и парнишку, именем которого наш Свободный раньше звали, - всех расстреляли. А знаешь, что команду на это Ленин со Свердловым дали?
Алексей: - Сейчас об этом везде пишут.
Иосиф Сергеевич: - Вот я и думаю, что Бог или чёрт, может, природа… в общем, прокляли нас. Весь русский народ прокляли за эту чудовищную казнь. Деток сволочи не
пожалели. И это проклятие висит над нами с тех пор.
Алексей: - Мистика, дядь Ось! Сам подумай, как оно, проклятие, может «висеть».
Иосиф Сергеевич: - Может, Алёшка. Висит да ещё как! В умах висит, в сердцах, в душах! Может, и все наши никудышные вожди - тоже посланное нам проклятие. И все их никчемные коллективизации, борьба с так называемыми кулаками, все их репрессии и войны, и финская и немецкая, сейчас ещё и афганская – всё это нам в наказание. Ты не думал об этом?
Алексей: - Не думал.
Иосиф Сергеевич: - А ты подумай. Институт, небось, не зря кончал. Голова-то у тебя, поди, шурупит. Вот и шурупь, как страну из дерьма выручать… А ты что всё расспраши-ваешь? Я, как дурень…
Алексей: - Написать о тебе хочу.
Иосиф Сергеевич: - Чего обо мне-то. Я – как все, вшей в окопах кормил, людей убивал…
Алексей: - Не людей, дядь Ось, а нелюдей. Фашистов. И не вшей кормил ты, а целую страну спасал. И не страну только, а всю Европу! Весь мир, если хочешь!
Иосиф Сергеевич: - Вона куда завернул! А я – вшей…
Год 1990-й. Из письма Беъязыковой Светланы Иосифовны:
«…В Свободном шесть однообразных статуй Ленина…Наш город со дня
своего рождения носил имя цесаревича Алексея, казнённого с согласия Ле-
нина, скульптурное изображение которого находится на главной площади
города. Предлагаю последнее убрать и установить на ней статую невинно
убиенного мальчика Алексея, одетого в форму юнги. Может, это действо
хоть на немного снизит то возмездие, которое семьдесят с лишним лет
дамокловым мечом висит над российским народом и над нашим городом,
в частности.»
(Сценка: В кабинете Первого секретаря ГК КПСС за столом: он сам,
майор КГБ и полноватый лысый старик в пиджаке с орден-
скими планками; взгляд змеиный – пронзительный, немига-
ющий. Круглое дряблое лицо. Выцветшие рыжие усы. На
кадыке родимое пятно. У двери молодая женщина)
Старик: - Светлана Иосифовна Безъязыкова?
Безъязыкова: - Да.
Старик (тяжело поднимается из-за стола, кланяется здороваясь за руку): - Здравствуйте, Светлана Иосифовна. Мы тут с товарищами (показал рукой в сторону стола) решили с вами побеседовать. Не возражаете? Вы работаете с детьми?
Безъязыкова: - Да, я учительница.
Старик (интересуясь, учтиво): - Как вам живётся, Светлана Иосифовна, в наше, стало быть, непростое время?
Безъязыкова: - Как всем.
Старик: - А ваш отец, простите, как его… Иосиф Сергеевич, кажется… Где он сейчас?
Безъязыкова: - Вы знаете моего папу?
Старик: - Точнее сказать – знал… это самое… по молодости. Он ещё живой?
Безъязыкова (догадываясь с кем имеет дело): - Мой папа умер. Он и мёртвый вас интересует?
Майор (сощурив глаза): - Ну, зачем вы так, Светлана Иосифовна. Товарищ из области
интересуется… Мы и о вас любопытствуем. Учительница, работаете с детьми, в газету написали (ухмыльнулся). Ишь чего надумали, Светлана Иосифовна! Это ж вы сами, без подсказки, написали, чтоб с площади убрали Ленина, а на его место поставили царского сынка, так это?
Безъязыкова: - Так, ну и что?
Первый секретарь: - Вы что же, товарищ Безъязыкова, и детям несёте такие кощунственные мысли?
Безъязыкова: - Почему кощунственные? Наш город пять лет носил имя цесаревича Алексея. Что плохого сделал россиянам этот невинный мальчик? Царь – может быть, но… мальчик?!
(Мужчины многозначительно переглянулись. Майор шепнул
Первому: «Одного поля ягода»…)
Старик (раздражённо): - Светлана Иосифовна, вы живёте в советской стране… в стране победившего социализма, в стране с коммунистическими идеалами… как вы, едрёныть, можете такое говорить!
Безъязыкова: - Вам было бы приятней, если б я лгала?
Майор (взрываясь): - Монархистка! Нам лгать не надо! А ты вот, мать твою за ногу!..учи-
тельница… Кто допустил тебя работать в советской школе?! Чему учишь детей?!
Старик (жестом осаждая майора): - Правда, Светлана Иосифовна, разве вы сами этого
не понимаете?
Безъязыкова: - Кажется, начинаю понимать.
Майор (показывая составленную из пальцев решётку): - Смотри, умница, как бы не ока-
заться там…
Безъязыкова: - Но сейчас на 37-й год!
Майор: - Год и, правда, не тот, но мы, красавица, те! А язычок у тебя, умница, длинноват. Можем укоротить, чтоб твоя фамилия полностью соответствовала смыслу (коряво усме- хается)… Не пугайтесь, Светлана Иосифовна, мы, конечно же, не ежовы и не бери…
Старик: - Ну, так что, Светлана Иосифовна… Думаю, мы с вами побеседовали и разговор пойдёт вам на пользу. А наша беседа останется между нами, не так ли?
Безъязыкова (бесстрашный взгляд на Старика): - А если не останется?
Майор (выйдя из себя): - А если не останется… пеняй на себя!
Безъязыкова: - Я вас поняла. Мне можно идти?
Старик: - Светлана Иосифовна, стало быть, только без обиды. Мы с вами поговорили и всё!.. Всего хорошего, Светлана Иосифовна!..
Безъязыкова (с вызовом): - Прощайте.
Год 1995-й. В этом году Указом Президента Российской Федерации рядом со
Свободным создан космодром для испытания и запуска ракет стратегичес-
кого назначения
(Фонограмма: музыка песни «Заправлены в планшеты космические …»)
Автор:
И вот я вновь иду на нашу сопку
(Взбегать уже не позволяют годы),
Сюда давно людьми набита тропка,
Как в островок ещё живой природы.
О руки трётся розовый багульник,
И к нежным мыслям подступает дрёма.
И вдруг я слышу, как стартует лунник
С командой лучших асов космодрома.
Я вижу, как, по-прежнему красива,
Походкою и твёрдой и вольготной
Идёт в века богатая Россия
И вместе с ней зажиточный Свободный.
Я вижу город в самых ярких красках,
С бульварами, коттеджами вдоль Зеи.
В весёлых плясках и рабочих касках –
Таким, чтоб все дивились и глазели.
И это мы его таким создали!
Здесь наши пот и кровь, мечты и руки.
Мы от отцов заботу переняли,
Чтоб интересней жили наши внуки…
Но я споткнулся – и исчезла дрёма,
И нет того, что только примечталось.
Остались сладковатая истома
И ко всему несбывшемуся жалость.
И явь, что и враждебна и жестока,
И скорбные на лавочках старушки,
И цены, подскочившие высоко,
И по подъездам дети-побирушки…
Год 2000-й. (Фонограмма: лирическая музыка. Видеоряд: телекадры из
жизни «поднимающегося на ноги» Свободного).
Автор: Летят на юг непуганые утки,
Кричат в прозябшей, сыроватой мгле.
Наполнив злобой утлые желудки,
Норд-осты листья гонят по земле.
Слегка грущу – пора и мне итожить
И в тмепе жизнь по новой пережить:
Что натворил? Не зря ли лез из кожи,
Когда б разумней было уступить?
Нет, не обидел никого обманом
И никого серьёзно не подвёл.
Я не носил с собою талисмана
И счастье сам себе в труде обрёл.
Чего хочу? Чего ещё желаю?
С кем пообщаться? Возродиться в ком?
Сто раз хочу расцвеченного мая,
Друзей собрав за праздничным столом.
Хочу возникнуть в новых поколеньях,
Увидев воплощённые мечты,
Почувствовать ветров тех дуновенье,
Понюхать те – далёкие – цветы.
Ещё хочу, когда меня не будет,
Пусть будут все и жаждать и творить.
Пускай придут совсем другие люди
И мой Свободный вечно будет жить!
Ведущий: В канун нового тысячелетия Свободный не может не вспомнить лучших
своих сынов и дочерей, создававших ему трудовую славу в 20–м веке.
(Выходят два чтеца и попеременно читают имена):
Владимир Васильевич ПОПОВ – первый председатель горисполкома в 1917 г.
Михаил Николаевич ЧЕСНОКОВ – архитектор, комиссар Амурской железной дороги.
Диомид Иосифович МОКИН – издатель первой в городе газеты «Алексеевская жизнь».
Николай Саввич БОЧКАРЁВ-ТОМСКИЙ – основатель первого в городе театра в 1916 г.
Александр Александрович ФАДЕЕВ – писатель, организатор свободненской молодёжи.
Виктор Павлович КИН (СУРОВИКИН) – писатель, секретарь свободненского УКОМА
комсомола в 1922 г.
Константин Константинович РОКОССОВСКИЙ – бывший узник БАМЛага, строивший
второй Зейский мост, Маршал Советского Союза.
Клавдия Николаевна ЧУБАРОВА – учительница, депутат Верховного Совета СССР.
Иосиф Павлович МЕРСОН – врач, первый Почётный гражданин города.
Варвара Пименовна ШАРШУНОВА – Почётный донор СССР, сдавшая только во время войны 50 л крови.
Николай Иванович ПОПОВ – директор средней школы № 8, создатель общественного
городского музея, Почётный гражданин города.
Анатолий Андреевич ГАЛЬЦЕВ – бывший парламентёр, Почётный гражданин города.
Юрий Павлович ЗУБОВ – Заслуженный лесовод РСФСР.
Владимир Егорович ШЕВАЛДИН – строитель, Герой Социалистического Труда.
Иван Иванович СИТНИКОВ – железнодорожник, удостоившийся звания Героя Социалистического Труда в 1943 – военном году.
Виктор Васильевич ПРОСКУРЯКОВ – инженер, отключивший 26 апреля 1986 года 4-й блок Чернобыльской атомной станции и ценою своей жизни предотвративший взрыв всей станции.
Пётр Степанович КОМАРОВ – поэт, чьё имя носят Свободненское литературное объединение и Дом народного творчества. И многие другие.
(Григорий Шумейко исполняет собственную песню «Лучше не сказать»)
Год 2009-й. Телеграмма из Москвы:
«Уважаемый Алексей Егорович!
Наше агентство внимательно ознакомилось с театрализованной поэмой
«Алексеевск-Свободный» - и решило спонсировать её обнародование
в печати.
Спешу также сообщить, что я – внучка того самого Сергухи, который в
в 1887 году сплавлялся с родителями по Амуру, и дочь человека, кото-
рого в 1939-м осудили за порчу зерна амбарным долгоносиком и о
жизни которого Вы написали.
Желаю Вам всяческих благ!
Елена Иосифовна СИДОРИНА (БЕЗЪЯЗЫКОВА)».
Ведущий: В августе 2000 года Русская православная церковь канонизировала семью
последнего российского царя Николая Второго.
Цесаревич Алексей, имя которого носил наш город, с этого времени
почитается святым.
Автор: Некоторые из вас, мои дорогие земляки, предлагают сегодня переименовать
Свободный в Алексеевск. Думаю, этого делать не стоит. Вдумайтесь только
в смысл слов: простор, раздолье, вольность, независимость, свобода -
- это синонимы, символы Свободного! Всё то, что нам так не доставало
многие годы советского застоя.
1999-2017
© Copyright:
Алексей Падалко, 2017
Свидетельство о публикации №117032103624